ражали. Видя это, святые мученики еще более укрепились в дерзновении о Господе. Раздраженный князь Лисий сам схватил камень и бросил в одного из святых, но камень этот ударил в лицо Агриколая и сокрушил ему уста. Тогда святый Кирион сказал:
— Борющиеся с нами враги наши изнемогли и посрамились; воистину ме́чь и҆́хъ вни́детъ въ сердца̀ и҆́хъ и҆ лꙋ́цы и҆́хъ сокрꙋша́тсѧ[1].
Воевода же сокрушенными устами произнес:
— Клянусь богами, — им помогает какая-то волшебная сила!
Святый Домн на это ответил:
— А я Именем Христа удостоверяю, что не волшебство, а Бог нам помогает, и Его сила ваши бесстыдные лица, возглаголавшие неправду на Сына Его, покрыла позором. Не стыдно ли тебе, безумный, чуждый истины, диавольской же преисподней тьмы исполненный, сеятель соблазнов! — Ты, Агриколай, голова злобы диавола, а князь, который с тобою, хвост его ярости; оба же вы — слуги сатаны. Но если вы еще не уверились в присущей нам силе Божией по началу мучений, которым подвергли нас, то начните другие мучения.
Нашлись, было, среди слуг желающие поддержать посрамленных своих начальников:
— Обезумевшие враги богов наших, — говорили они святым мученикам, — почему вы не хотите принести жертвы им?
Святый Кирион им отвечал:
— Мы Единого Бога почитаем и Иисуса Христа Сына Его, и Святаго Духа и тщимся дерзновенно совершить наш подвиг, чтобы, победивши вашу лесть, восприять венцы бессмертной жизни.
И повелел князь Лисий опять отвести святых ратоборцев в темницу, чтобы подумать о том, как поступить с ними.
Заключенные в темнице святые воины занялись псалмопением.
— Къ тебѣ̀ возведо́хъ, — пели они, — ѻ҆́чи на́ши живꙋ́щемꙋ на нб҃сѝ! Сѐ ꙗ҆́кѡ ѻ҆́чи ра̑бъ въ рꙋкꙋ̀ госпо́дїй свои́хъ.... та́кѡ ѻ҆́чи на́ши ко гдⷭ҇ꙋ бг҃ꙋ на́шемꙋ, до́ндеже ᲂу҆ще́дритъ ны̀[2].
