Въ 1835 г. былъ снова доставленъ П. В. Кирѣевскимъ исправленный имъ переводъ Коллинса, которому увидѣть свѣтъ стало возможнымъ только къ Чтеніяхъ 1846 г.
Въ 1836 г. Венелинъ переводилъ Рейтенфельса. Въ 1838 года Ефремовъ представилъ переводъ Гюльмана о Византійской торговлѣ. Въ 1840 г. Даниловичъ готовился издавать въ подлинникѣ съ современнымъ переводомъ Литовскаго лѣтописца Стрійковскаго.
Краткія указанія на эти заботы и хлопоты о переводахъ иностранныхъ писателей являются добрыми свидѣтелями, что Общество прилагало всѣ возможныя старанія къ выполненію этой задачи. Но не мало было причинъ, почему этотъ отдѣлъ матеріаловъ двигался къ своему изданію очень медленно. И въ числѣ этихъ причинъ, кромѣ главной, недостатка въ средствахъ, были и цензурныя причины, по которымъ и самый Коллинсъ былъ напечатанъ уже въ 1846 г. съ великою смѣлостію при крѣпкой опорѣ на тогдашняго предсѣдателя, гр. С. Г. Строганова.
Въ 1825 г. было обращено вниманіе и на другой отдѣлъ иностранныхъ матеріаловъ. Въ засѣданіи 15 Апрѣля д. ч. Погодинъ предложилъ издавать на Русскомъ языкѣ „Изысканія, сдѣланныя иностранцами по части Русской Исторіи, преимущественно древней“ и перевести на первый разъ Байера и Еверса. Въ томъ же году были изданы, какъ извѣстно, только „Предварительныя изслѣдованія Эверса“ начало перевода которыхъ, надо замѣтить, было представлено Обществу еще въ 1817 году. (Прот. N. 46).
Переводчикъ Эверса, д. ч. Погодинъ представивъ свою книгу въ С.-Петербургѣ Исторіографу Н. М. Карамзину, долженъ былъ выслушать отъ него такое мнѣніе: „Это Эверсъ? Какъ не стыдно Историческому Обществу издавать Эверса? Вотъ то-то: у насъ вездѣ есть имена, а нѣтъ вещей. Я уважаю Эверса, его познанія, но не понимаю, какимъ образомъ можно намъ повторять его нелѣпое мнѣніе (Казарское происхожденіе Руси), къ поддержанію котораго онъ клонитъ свою книгу. Это ошибка противъ вкуса“. Я сидѣлъ какъ на иглахъ, говоритъ Михаилъ Петровичъ, ибо я предложилъ и я перевелъ Эверса“. Этотъ разговоръ Карамзина очень достопамятенъ, потому что онъ вполнѣ характеризуетъ извѣстный кругъ воззрѣній на обработку и задачи Русской Исторіи, какъ науки. Извѣстнаго воспитанія и направленія вкусъ, (но не истинныя цѣли науки) во многомъ еще руководилъ тогдашнею обработкою Исторіи и ярко отразился въ самой Исторіи Карамзина, указывая автору то или другое соотвѣтственное такому вкусу освѣщеніе событій и лицъ нашей Исторіи. Въ обработкѣ Исторіи господствовалъ тогда не столько научный, сколько въ собственномъ смыслѣ литературный и стало быть отчасти риторскій взглядъ, напоминавшій иныя писанія Византійцевъ. Ошибками противъ вкуса въ то время почиталось очень многое и въ особенности всякое противорѣчіе установившимся понятіямъ, а еще болѣе неблагопріятныя, хотя бы и превратныя сказанія о Россіи иностранцевъ, изданіе которыхъ, если было безъ выпусковъ и безъ примѣчаній патріотическаго негодованія, всегда могло возбудить разнообразные и даже опасные толки и пересуды.
Таковы были первыя попытки Общесгва привести въ ясность Россійскую Исторію со стороны иностранныхъ о ней сказаній и изслѣдованій.
Изслѣдовательность Общества, какъ мы видѣли, началась очень правильно изысканіями о первобытныхъ Славянахъ. Затѣмъ Общество два раза до 12 и послѣ 12 года предлагало задачу объ Исторіи городовъ, упоминаемыхъ въ первоначальной лѣтописи. Отвѣта не послѣдовало.
По уставу Общества, § 10, каждый членъ долженъ былъ принять на себя трудъ по какой либо части по своему произволенію, но долженъ былъ назначить срокъ, хотя самый дальній, въ который представитъ Обществу, что предпринялъ сочинить. На первое время многіе члены опредѣлили свои труды. Какъ исполнялось это предначертаніе на самомъ дѣлѣ, изъ протоколовъ не видно. Но упомянутое произволеніе въ выборѣ предметовъ изслѣдованія показы-
