ощущеній сильныхъ, доступнаго для чувствъ лишь слабыхъ и нѣжныхъ. Вы, пекущіеся о благѣ людей, вы ли оградили когда свободу ихъ и вольность, вы ли свергли съ нихъ иго тяготѣющей власти, вы ли—тотъ оплотъ, разрушить который самодержавіе безсильно? Нѣтъ! Чада безсилія и робости! Вамъ нужна тишина: подъ сѣнію ея проповѣдуете вы человѣколюбіе, и стонъ угнетенныхъ для васъ не вразумителенъ или состраждете вы имъ въ виновномъ лишь бездѣйствіи.... Простите однако, господа филантропы: обращаюсь къ другому предмету, правиламъ вашимъ противному, обращаюсь къ войнѣ.
Обѣ арміи находились у Дорогобужа. Отрядъ отъ 2-й арміи, бывшій на правомъ берегу Днѣпра, противъ города, замѣщенъ корпусомъ генералъ-лейтенанта Багговута; полки кавалерійскіе, въ командѣ генералъ-маіора графа Сиверса, смѣнены полкомъ драгунскимъ полковника Крейца и частію казаковъ. Позиція была занята чрезвычайно тѣсная и обращалась совсѣмъ въ другую сторону, чѣмъ слѣдовало. Мѣстность сама по себѣ слишкомъ хорошо опредѣляла направленіе линіи, и понять нельзя, какъ полковникъ Толь, съ его знаніемъ дѣла, могъ впасть въ столь грубую
ощущений сильных, доступного для чувств лишь слабых и нежных. Вы, пекущиеся о благе людей, вы ли оградили когда свободу их и вольность, вы ли свергли с них иго тяготеющей власти, вы ли — тот оплот, разрушить который самодержавие бессильно? Нет! Чада бессилия и робости! Вам нужна тишина: под сенью её проповедуете вы человеколюбие, и стон угнетённых для вас не вразумителен или состраждете вы им в виновном лишь бездействии… Простите однако, господа филантропы: обращаюсь к другому предмету, правилам вашим противному, обращаюсь к войне.
Обе армии находились у Дорогобужа. Отряд от 2-й армии, бывший на правом берегу Днепра, против города, замещён корпусом генерал-лейтенанта Багговута; полки кавалерийские, в команде генерал-майора графа Сиверса, сменены полком драгунским полковника Крейца и частью казаков. Позиция была занята чрезвычайно тесная и обращалась совсем в другую сторону, чем следовало. Местность сама по себе слишком хорошо определяла направление линии, и понять нельзя, как полковник Толь, с его знанием дела, мог впасть в столь грубую
