ежедневно сотнями умиравшіе плѣнные, тѣлами которыхъ завалены были самыя улицы. Кутузовъ все зналъ и ничего не дѣлалъ. Близкіе къ нему поили его сладостною отравою лести, паче при слабой старости его ядовитою, и онъ допустилъ уже мысль, что онъ изъ числа великихъ людей, знаменитыхъ въ мирѣ, увѣрился, что уже ничего не остается желать болѣе. Не сомнѣваюсь, что первая мысль о величіи его принадлежала льстецамъ, а не возникла въ немъ вслѣдствіе собственнаго убѣжденія, ибо, при извѣстномъ всѣмъ умѣ своемъ, не могъ онъ не видѣть, сколь мало было ему напряженія и усилій. Благосклонная судьба взяла все на себя, не потребовала ни обширныхъ познаній, ни пылкости свойствъ, ни твердости души: не могъ онъ не чувствовать, какъ легко было сдѣлаться героемъ.
Пріѣхавши въ Вильну, Кутузовъ встрѣтился съ адмираломъ Чичаговымъ съ возможнымъ притворствомъ и хитростію; въ душѣ его таилась къ Чичагову ненависть за то, что тотъ хотѣлъ похитить у него славу заключеннаго съ Портою мира, когда онъ принялъ командованіе надъ молдавскою арміею. Адмиралъ Чичаговъ не употреблялъ хитрости и въ немъ весьма примѣтно было, что онъ не можетъ
