довольно противныя), мы поѣхали въ Неаполь по новой дорогѣ. Мы вышли изъ экипажа, чтобы осмотрѣть портъ Террачино, который недавно очистили отъ тины, покрывавшей его столь долгое время. Въ стѣну, сложенную изъ красиваго камня, были вдѣланы на извѣстномъ разстояніи другъ отъ друга блестящія мѣдныя кольца, для ошвартованія судовъ. Нельзя было бы и замѣтить, что она устроена недавно, если бы она не стояла гораздо дальше отъ города, чѣмъ это значилось у подлинныхъ авторовъ тѣхъ временъ. Мнѣ показалось, что рисунокъ съ настоящими его размѣрами представлялъ бы большой интересъ; поэтому я и попросила Байерса велѣть снять планъ секретнымъ образомъ, такъ какъ его не было еще даже у папы, и намѣревалась послать его императрицѣ. — Въ Неаполѣ для меня былъ приготовленъ отличный домъ на набережной, съ которой открывался видъ на бухту и на Везувій. Тамъ тоже оказалось много старыхъ знакомыхъ: нашъ министръ и чрезвычайный посланникъ, графъ Андрей Разумовскій, m‑me Дамеръ съ теткой и почтенный старикъ Сакрамоза. Я познакомилась съ англійскимъ министромъ Гамильтономъ и его супругой (его первая жена), съ аббатомъ Галіани и еще нѣсколькими писателями и художниками. Утромъ мы дѣлали экскурсіи, заканчивавшіяся обыкновенно въ мастерской m‑me Дамеръ: её мы заставали не въ будуарѣ, а за работой надъ мраморомъ, которому она придавала какую хотѣла форму, подчиняя его своимъ желаніямъ; но она была такъ скромна и такъ неохотно выставляла на показъ свои таланты и познанія, что открывала это святилище только для немногихъ близкихъ друзей. Однажды я привела ее въ смущеніе, открывъ произведеніе греческаго поэта, поля котораго были испещрены ея замѣтками.
— Какъ, вы читаете по-гречески и скрыли это отъ меня? — спросила я. — Вы, вѣроятно, боялись меня унизить? но я вѣдь васъ предупредила, что я круглая невѣжда.
Она покраснѣла и смутилась, точно ее накрыли въ чемъ-нибудь предосудительномъ.
