разу къ ней не допустили. Я впослѣдствіи узналъ, что она никого не принимала. Если бы я имѣлъ честь ее увидать я бы сообщилъ ей свои мысли на этотъ счетъ и убѣжденъ, что услышалъ бы изъ ея устъ только слова, продиктованныя патріотизмомъ и величіемъ души.
Я не знаю, чему приписать слѣдующій поступокъ Суворова: встрѣтивъ на слѣдующій день во дворцѣ мужа, онъ передалъ ему подъ секретомъ содержаніе вышеописаннаго допроса, ссылаясь на свою благодарность къ покойному отцу князя, за оказанныя ему услуги.
12-го мая я родила сына, а 13-го мой мужъ схватилъ ангину, которой страдалъ каждый годъ; у него былъ сильный жаръ. Три дня спустя пріѣхалъ Тепловъ, первый секретарь императрицы, съ письмомъ отъ государыни и велѣлъ просить мужа выйти къ нему на улицу въ виду того, что у него есть вѣскія основанія доставить ему это безпокойство и не входить самому въ домъ (потому ли, что государыня приказала передать письмо секретно, или потому, что Тепловъ не желалъ встрѣтитъ у насъ Паниныхъ). Князь, лежавшій въ комнатѣ смежной съ моей, безшумно одѣлся и вышелъ къ Теплову на улицу. Мужъ былъ въ негодованіи отъ содержанія письма, въ которомъ императрица выражала надежду, что не окажется вынужденной забыть мои заслуги и потому проситъ мужа повліятъ на меня въ томъ смыслѣ, чтобы и я не забывалась, такъ какъ до нея дошли слухи, что я осмѣливаюсь ей угрожать. Я ничего не знала о письмѣ и появленіи Теплова до вечера, когда пріѣхали оба графа Панины и стали тихо разговаривать въ сосѣдней комнатѣ, какъ бы опасаясь, чтобы я ихъ не услышала. Моя невѣстка, княжна Александра, вышла ко мнѣ изъ комнаты брата и я ее спросила, кто тамъ. Она отрицала присутствіе кого бы то ни было. Это меня встревожило и, вообразивъ, что мужъ очень боленъ, я собиралась вскочить съ постели, чтобы идти къ нему. Тогда княжна Александра сказала, что мужу гораздо лучше, но что у него оба Панины, которые о чемъ-то оживленно разговариваютъ
