вызывался, если императрица пожелаетъ, сообщить свѣдѣнія о Мировичѣ, который былъ адъютантомъ полка, состоявшаго подъ командованіемъ Панина въ Семилѣтнюю войну. Елагинъ отправился къ императрицѣ и передалъ ей, что графъ Панинъ можетъ удовлетворить ея любопытство насчетъ Мировича.
Дѣйствительно, государыня послала за Панинымъ; онъ разсказалъ ей все, что зналъ и, если съ одной стороны онъ уничтожилъ въ ней всякое подозрѣніе въ моемъ сообществѣ съ Мировичемъ, то съ другой — врядъ ли доставилъ ей удовольствіе, обрисовавъ ей портретъ Мировича, составлявшій точный снимокъ съ Григорія Орлова, самонадѣяннаго вслѣдствіе своего невѣжества и предпріимчиваго вслѣдствіе того, что не умѣлъ измѣрить глубину и обширность замысловъ, которые онъ думалъ легко исполнить съ помощью своего скуднаго ума.
Меня это все повергло въ печаль. Я увидѣла, что мой домъ или скорѣй домъ графа Панина былъ окруженъ шпіонами Орловыхъ; я жалѣла, что императрицу довели до того, что она подозрѣвала даже лучшихъ патріотовъ, а когда Мировича казнили, я радовалась тому, что никогда не видѣла его, такъ какъ это былъ первый человѣкъ, казненный смертью со дня моего рожденія, и еслибы я знала его лицо, можетъ быть оно преслѣдовало бы меня во снѣ подъ свѣжимъ впечатлѣніемъ казни.
Этотъ заговоръ такъ ничѣмъ и не кончился, а публичный судъ надъ Мировичемъ (его допросъ и весь процессъ происходилъ при участіи не только всѣхъ сенаторовъ, но всѣхъ президентовъ и вице-президентовъ коллегій и генераловъ петербургской дивизіи) не оставилъ никому въ Россіи ни малѣйшаго сомнѣнія насчетъ этого дѣла: всѣ ясно увидѣли, что легкость, съ которою Петръ III былъ низложенъ съ престола, внушила Мировичу мысль, что и ему удастся сдѣлать то же самое въ пользу Іоанна. За границей же, искренно ли или притворно, приписывали всю эту исторію ужасной интригѣ императрицы, которая
