будто бы обѣщаніями склонила Мировича на его поступокъ и затѣмъ предала его. Въ мое первое путешествіе за границу въ 1770 г. мнѣ въ Париж стоило большого труда оправдать императрицу въ этомъ двойномъ предательствѣ. Всѣ иностранные кабинеты, завидуя значенію, какое пріобрѣла Россія въ царствованіе просвѣщенной и дѣятельной государыни, пользовались всякимъ самымъ ничтожнымъ поводомъ для возведенія клеветы на императрицу. Я говорила въ Парижѣ (и до этого еще Неккеру и его женѣ, которыхъ видѣла въ Спа), что странно именно французамъ, имѣвшимъ въ числѣ своихъ министровъ кардинала Мазарини, приписывать государямъ и министрамъ столь сложные способы избавиться отъ подозрительныхъ людей, когда они по опыту знаютъ, что стаканъ какого-нибудь напитка приводить къ той же цѣли гораздо скорѣй и секретнѣе.
Изъ иностранцевъ я видѣлась только съ польскимъ посломъ, графомъ Ржевусскимъ, такъ какъ онъ могъ доставлять мнѣ свѣдѣнія о моемъ мужѣ. Онъ сообщилъ мнѣ, что благодаря энергіи князя, планъ императрицы несомнѣнно удастся, что порядокъ и дисциплина въ его войскахъ привлекли къ нимъ всѣ сердца и что графъ Понятовскій былъ въ особенности обязанъ ему. Императрица также отзывалась о мужѣ съ похвалой и называла его своимъ «маленькимъ фельдмаршаломъ». Но Провидѣнію не было угодно, чтобы онъ воспользовался плодами своихъ трудовъ и благороднаго безкорыстія.
Въ сентябрѣ въ Петербургъ пріѣхалъ (вслѣдъ за курьеромъ, возвѣстившимъ избраніе Понятовскаго на польскій престолъ) курьеръ отъ нашего посла въ Варшавѣ графа Кейзерлинга, и его коллеги князя Репнина съ извѣстіемъ, что мой мужъ, совершая усиленные переходы не взирая на сильную лихорадку, наконецъ палъ жертвой рвенія, которое онъ приложилъ къ исполненію воли императрицы. Однажды утромъ моя тетка, графиня Панина, пріѣхала ко мнѣ, грустная и разстроенная, и предложила мнѣ прокатиться съ ней въ экипажѣ и затѣмъ отобѣдать у нея. Я думала,
