ку зеркала, укрѣпленному на стѣнѣ. — Взглянись въ зеркало, Такъ и увидишь его. Что? Нравится тебѣ его рожа?
— Пусти меня! — Сердито закричалъ шинкарь.
— Сегодня пожалуй пущу, а въ другой разъ быть можетъ и нѣтъ! — промолвилъ таинственно старый Ярема, отпуская еврея.
— Такъ чтожъ вы не жалуетесь суду? — кричалъ тотъ, отплевываясь во всѣ стороны. — Чортъ-бы васъ побралъ! Что же вы не жалуетесь? Жалуйтесь! Я принимаю на себя и писца, и бумагу.
— Даже и тогда это было-бы пустымъ расходомъ на чернило! — пояснилъ ему Ярема. — Только смотри какъ-бы вотъ мы сами свой судъ надъ вами всѣми не постановили, да тебя вмѣстѣ съ другими…
— Что вы сказали? — закричалъ жидъ, физіономія котораго сразу поблѣднѣла. — Свой судъ? Вотъ разбойники, убійцы, собаки проклятыя!
— Кричи, братъ! Ругайся сколько въ душу влезетъ! — продолжалъ самымъ покойнымъ голосомъ старый Ярема. — А ты все-таки предупреди тѣхъ, другихъ, коли жизнью своей дорожишь! Предупреди, пока еще есть время, да пока мы терпимъ. А то вѣдь, если эти подлыя кражи, всѣ эти негодяйства и еще будутъ продолжаться, такъ какъ-бы васъ не того!…
И при этихъ словахъ старикъ показалъ рукою вокругъ своей шеи, какъ-бы обматывая вокругъ нея веревку.
Жидъ сразу присмирѣлъ. Молча ушелъ онъ за стойку и тамъ, положивъ одну руку на полное
ку зеркала, укрепленному на стене. — Взглянись в зеркало, Так и увидишь его. Что? Нравится тебе его рожа?
— Пусти меня! — Сердито закричал шинкарь.
— Сегодня пожалуй пущу, а в другой раз быть может и нет! — промолвил таинственно старый Ярема, отпуская еврея.
— Так что ж вы не жалуетесь суду? — кричал тот, отплевываясь во все стороны. — Чёрт бы вас побрал! Что же вы не жалуетесь? Жалуйтесь! Я принимаю на себя и писца, и бумагу.
— Даже и тогда это было бы пустым расходом на чернило! — пояснил ему Ярема. — Только смотри как бы вот мы сами свой суд над вами всеми не постановили, да тебя вместе с другими…
— Что вы сказали? — закричал жид, физиономия которого сразу побледнела. — Свой суд? Вот разбойники, убийцы, собаки проклятые!
— Кричи, брат! Ругайся сколько в душу влезет! — продолжал самым покойным голосом старый Ярема. — А ты всё-таки предупреди тех, других, коли жизнью своей дорожишь! Предупреди, пока еще есть время, да пока мы терпим. А то ведь, если эти подлые кражи, все эти негодяйства и еще будут продолжаться, так как бы вас не того!…
И при этих словах старик показал рукою вокруг своей шеи, как бы обматывая вокруг неё веревку.
Жид сразу присмирел. Молча ушел он за стойку и там, положив одну руку на полное
