но, ни холода, ни голода, ни смерти. Всякое дерево мнѣ отецъ, и всякая старуха встрѣченная мнѣ мать, и всякій звѣрь невинный, послушный землѣ, — братъ, и травка сестрица… А сыновья и дочки — всѣ дѣтки божьи на землѣ, и вы, мои любимые, тоже въ моемъ сердцѣ. Потому что мѣста въ сердцѣ у человѣка безконечно много, а огня любовнаго больше, нежели нужно, чтобы весь міръ опалить, но не опаляетъ тотъ огонь любви, какъ купину неопалимую, не опалялъ огонь, но горѣла и не сгорала… Вотъ это второй человѣкъ, Вѣрочка: онъ любитъ, но отъ пристрастія свободенъ. И душа моя не отъ ногъ моихъ зависитъ, а отъ моей любви. Потому-то я и говорю, что хотя и до перилъ мнѣ не дойти, а я весь міръ обошла, обхожу. Я, знаешь, Вѣрочка, совсѣмъ другимъ человѣкомъ стала съ тѣхъ поръ, какъ заболѣла. Я, Вѣрочка, много передумала здѣсь одна, и теперь все заразъ тебѣ сказала. Это ничего, что болѣзнь подвигается и душа моя снова затемнится. Кто уже разъ увидѣлъ, тотъ въ свой новый міръ придетъ… А ты что плачешь?
— Мнѣ жалко… волка…
— Глупая!
Мать меня цѣлуетъ.
— Развѣ это ужъ такъ ужасно страдать? смотрѣть и жалѣть ужаснѣе.
но, ни холода, ни голода, ни смерти. Всякое дерево мне отец, и всякая старуха встреченная мне мать, и всякий зверь невинный, послушный земле, — брат, и травка сестрица… А сыновья и дочки — все детки божьи на земле, и вы, мои любимые, тоже в моем сердце. Потому что места в сердце у человека бесконечно много, а огня любовного больше, нежели нужно, чтобы весь мир опалить, но не опаляет тот огонь любви, как купину неопалимую, не опалял огонь, но горела и не сгорала… Вот это второй человек, Верочка: он любит, но от пристрастия свободен. И душа моя не от ног моих зависит, а от моей любви. Потому-то я и говорю, что хотя и до перил мне не дойти, а я весь мир обошла, обхожу. Я, знаешь, Верочка, совсем другим человеком стала с тех пор, как заболела. Я, Верочка, много передумала здесь одна, и теперь всё за раз тебе сказала. Это ничего, что болезнь подвигается и душа моя снова затемнится. Кто уже раз увидел, тот в свой новый мир придет… А ты что плачешь?
— Мне жалко… волка…
— Глупая!
Мать меня целует.
— Разве это уж так ужасно страдать? смотреть и жалеть ужаснее.
