Тутъ я опять прервалъ великую княгиню и, щадя ея чувства, заявилъ: «Не будемъ говорить о великомъ князѣ. Я не хочу съ вами говорить о немъ, я скажу все на судѣ. Вы знаете, что я совершилъ это вполнѣ сознательно. Великій князь былъ опредѣленный политическій дѣятель. Онъ зналъ, чего онъ хотѣлъ».
— «Да, я не могу вести съ вами политическихъ разговоровъ... Я хотѣла бы только, чтобы вы знали, что великій князь простилъ вамъ, что я буду молиться за васъ...»
Мы смотрѣли другъ на друга, не скрою, съ нѣкоторымъ мистическимъ чувствомъ, какъ двое смертныхъ, которые остались въ живыхъ. Я — случайно, она — по волѣ организаціи, по волѣ моей, такъ какъ организація и я обдуманно стремились избѣжать излишняго кровопролитія.
И я, глядя на великую княгиню, не могъ не видѣть на ея лицѣ выраженія благодарности, если не мнѣ, то во всякомъ случаѣ судьбѣ, за то, что она не погибла.
— «Я прошу васъ, возьмите отъ меня на память иконку. Я буду молиться за васъ». — И я взялъ иконку.
Это былъ для меня символъ признанія съ ея стороны моей побѣды, символъ ея благодарности судьбѣ за сохраненіе ея жизни и поканія ея совѣсти за преступленія великаго князя.
— Моя совѣсть чиста, — повторилъ я, — мнѣ очень больно, что я причинилъ вамъ горе, но я дѣйствовалъ сознательно, и если бы у меня была тысяча жизней, я отдалъ бы всю тысячу, не только одну.
Великая княгиня встала, чтобы уйти. Я также всталъ.
— Прощайте, сказалъ я, повторяю, мнѣ очень больно, что я причинилъ вамъ горе, но я исполнилъ свой долгъ и я его исполню до конца и вынесу все, что мнѣ предстоитъ. Прощайте, потому что мы съ вами больше не увидимся.
Тут я опять прервал великую княгиню и, щадя ее чувства, заявил: «Не будем говорить о великом князе. Я не хочу с вами говорить о нем, я скажу все на суде. Вы знаете, что я совершил это вполне сознательно. Великий князь был определенный политический деятель. Он знал, чего он хотел».
— Да, я не могу вести с вами политических разговоров... Я хотела бы только, чтобы вы знали, что великий князь простил вам, что я буду молиться за вас...
Мы смотрели друг на друга, не скрою, с некоторым мистическим чувством, как двое смертных, которые остались в живых. Я — случайно, она — по воле организации, по воле моей, так как организация и я обдуманно стремились избежать излишнего кровопролития.
И я, глядя на великую княгиню, не мог не видеть на ее лице выражения благодарности, если не мне, то во всяком случае судьбе, за то, что она не погибла.
— Я прошу вас, возьмите от меня на память иконку. Я буду молиться за вас. — И я взял иконку.
Это был для меня символ признания с ее стороны моей победы, символ ее благодарности судьбе за сохранение ее жизни и покания ее совести за преступления великого князя.
— Моя совесть чиста, — повторил я, — мне очень больно, что я причинил вам горе, но я действовал сознательно, и если бы у меня была тысяча жизней, я отдал бы всю тысячу, не только одну.
Великая княгиня встала, чтобы уйти. Я также встал.
— Прощайте, — сказал я, — повторяю, мне очень больно, что я причинил вам горе, но я исполнил свой долг и я его исполню до конца и вынесу все, что мне предстоит. Прощайте, потому что мы с вами больше не увидимся.
Великая княгиня,
Послѣ Вашего посѣщенія я дважды просилъ у Васъ свиданія и оба раза безуспѣшно. Не считаю себя въ правѣ входить въ разсмотрѣніе мотивовъ Вашего отказа, хотя въ объясненіе дальнѣйшаго долженъ тутъ же отмѣтить, что, по моему, самый этотъ Вашъ отказъ отъ вторичнаго свиданія плохо рекомендуетъ безкорыстіе перваго. Но я на этомъ пока не настаиваю.
Какъ бы то ни было, я былъ вынужденъ до сихъ поръ хранить въ молчаніи то, что хотѣлъ давно сказать Вамъ вслѣдъ за Вашимъ посѣщеніемъ. Я былъ стѣсненъ условіями дознанія, но теперь, когда имя мое установлено и почеркъ мой извѣстенъ, я считаю долгомъ своей совѣсти и чести изложить въ настоящемъ письмѣ къ Вамъ все то, что имѣлъ въ
Великая княгиня,
После Вашего посещения я дважды просил у Вас свидания и оба раза безуспешно. Не считаю себя в праве входить в рассмотрение мотивов Вашего отказа, хотя в объяснение дальнейшего должен тут же отметить, что, по-моему, самый этот Ваш отказ от вторичного свидания плохо рекомендует бескорыстие первого. Но я на этом пока не настаиваю.
Как бы то ни было, я был вынужден до сих пор хранить в молчании то, что хотел давно сказать Вам вслед за Вашим посещением. Я был стеснен условиями дознания, но теперь, когда имя мое установлено и почерк мой известен, я считаю долгом своей совести и чести изложить в настоящем письме к Вам все то, что имел в
