торжествѣ православія, и, скрывъ самое существенное, открыли просторъ самымъ вольнымъ толкованіямъ о характерѣ нашего свиданія. Подъ личиной безобиднаго извѣщенія о «фактѣ», они бросили въ публику сѣмя клеветы и тревоги за честь революціонера. Они пожелали, быть можетъ, скандализировать мое имя, съ благословенія цензуры и двора, но плохую услугу оказали они Вамъ: они скандализировали и Васъ. Я не звалъ Васъ, Вы сами пришли ко мнѣ: слѣдовательно, вся отвѣтственность за послѣдствія свиданія падаетъ на Васъ. Наше свиданіе произошло, по крайней мѣрѣ съ наружной стороны, при интимной обстановкѣ. Все то, что произошло между нами обоими, не подлежало опубликованію, какъ намъ однимъ принадлежащее. Мы съ Вами сошлись на нейтральной почвѣ, по Вашему же опредѣленію, какъ человѣкъ съ человѣкомъ, и, слѣдовательно, пользовались одинаковымъ правомъ инкогнито. Иначе какъ понимать безкорыстіе вашего христіанскаго чувства? Я довѣрился Вашему благородству, полагая, что ваше оффиціальное высокое положеніе, Ваше личное достоинство можетъ служить гарантіей, достаточной противъ клеветнической интриги, въ которую такъ или иначе были бы замешаны и Вы. Но Вы не побоялись оказаться замѣшанной въ нее: мое довѣріе къ Вамъ не оправдалось.
Клеветническая интрига и тенденціозное изображеніе нашего свиданія на лицо. Спрашивается: могло-ли произойти и то, и другое помимо Вашего участія, хотябы пассивнаго, въ формѣ непротивленія, обратное дѣйствіе которому было обязанностью Вашей чести? Отвѣтъ данъ самимъ вопросомъ, и я рѣшительно протестую противъ приложенія политической мѣрки къ доброму чувству моего снисхожденія къ Вашему горю. Мои убѣжденія и мое отношеніе къ царствующему дому остаются неизмѣнными, и я ничего общаго не имѣю какой либо стороною моего «я» съ религіознымъ суевѣріемъ рабовъ и ихъ лицемѣрными владыками.
Я вполнѣ сознаю свою ошибку: мнѣ слѣдовало отнестись къ Вамъ безучастно и не вступать въ разговоръ. Но я поступилъ съ Вами мягче, на время свиданія затаивъ въ себѣ ту ненависть, съ какой естественно я отношусь къ Вамъ. Вы знаете теперь, какія побужденія руководили мною. Но Вы оказались недостойной моего великодушія. Вѣдь для меня несомнѣнно, что это Вы — источникъ всѣхъ сообщеній обо мнѣ, ибо кто же бы осмѣлился передавать содержаніе нашего разговора съ Вами, не спросивъ у Васъ на то позволенія (въ газетной передачѣ оно исковеркано: я не объявлялъ себя вѣрующимъ, я не выражалъ какого либо раскаянія).
Но я вѣдь также заинтересованная сторона, если Вы, великая княгиня, измѣнили элементарному правилу частнаго свиданія, нарушивъ интимность беседы. Я оказалъ уваженіе
торжестве православия, и, скрыв самое существенное, открыли простор самым вольным толкованиям о характере нашего свидания. Под личиной безобидного извещения о «факте», они бросили в публику семя клеветы и тревоги за честь революционера. Они пожелали, быть может, скандализировать мое имя, с благословения цензуры и двора, но плохую услугу оказали они Вам: они скандализировали и Вас. Я не звал Вас, Вы сами пришли ко мне: следовательно, вся ответственность за последствия свидания падает на Вас. Наше свидание произошло, по крайней мере с наружной стороны, при интимной обстановке. Все то, что произошло между нами обоими, не подлежало опубликованию, как нам одним принадлежащее. Мы с Вами сошлись на нейтральной почве, по Вашему же определению, как человек с человеком, и, следовательно, пользовались одинаковым правом инкогнито. Иначе как понимать бескорыстие вашего христианского чувства? Я доверился Вашему благородству, полагая, что ваше официальное высокое положение, Ваше личное достоинство может служить гарантией, достаточной против клеветнической интриги, в которую так или иначе были бы замешаны и Вы. Но Вы не побоялись оказаться замешанной в нее: мое доверие к Вам не оправдалось.
Клеветническая интрига и тенденциозное изображение нашего свидания налицо. Спрашивается: могло ли произойти и то, и другое помимо Вашего участия, хотя бы пассивного, в форме непротивления, обратное действие которому было обязанностью Вашей чести? Ответ дан самим вопросом, и я решительно протестую против приложения политической мерки к доброму чувству моего снисхождения к Вашему горю. Мои убеждения и мое отношение к царствующему дому остаются неизменными, и я ничего общего не имею какой-либо стороною моего «я» с религиозным суеверием рабов и их лицемерными владыками.
Я вполне сознаю свою ошибку: мне следовало отнестись к Вам безучастно и не вступать в разговор. Но я поступил с Вами мягче, на время свидания затаив в себе ту ненависть, с какой естественно я отношусь к Вам. Вы знаете теперь, какие побуждения руководили мною. Но Вы оказались недостойной моего великодушия. Ведь для меня несомненно, что это Вы — источник всех сообщений обо мне, ибо кто же бы осмелился передавать содержание нашего разговора с Вами, не спросив у Вас на то позволения (в газетной передаче оно исковеркано: я не объявлял себя верующим, я не выражал какого-либо раскаяния).
Но я ведь также заинтересованная сторона, если Вы, великая княгиня, изменили элементарному правилу частного свидания, нарушив интимность беседы. Я оказал уважение
