лалъ биржу предметомъ самаго заботливаго своего вниманія. Еще при Наполеонѣ I биржа сдѣлалась великою культурною силою, при помощи которой, нація, въ такую эпоху, когда общественное мнѣніе было подавлено силою оружія и газеты редактировались префектами, только и могла заявлять свое мнѣніе объ общественныхъ событіяхъ и о дѣйствіяхъ правительства. Но Наполеонъ I впалъ въ ту ошибку, что онъ разсматривалъ биржу не какъ барометръ, указывающій состояніе погоды, а какъ учрежденіе, дѣлающее погоду. Если биржа указывала ненастье, т. е., если курсы падали вслѣдствіе какого-нибудь событія или какого-нибудь распоряженія императора, онъ сердился, обвинялъ въ неблагодарности капиталистовъ, которыхъ онъ спасъ отъ опасностей революціи, и пускалъ въ ходъ разныя искусственныя средства, чтобы заставить биржу измѣнить свое настроеніе, или даже, чтобъ запугать ее, чѣмъ достигалъ результатовъ прямо обратныхъ тѣмъ, къ которымъ стремился; если мѣры эти на короткое время и удавались, то, въ сущности, это былъ лишь самообманъ, подобный тому, которому подверглась женщина въ извѣстномъ анекдотѣ, разбивъ зеркало, которое указало ей первую морщину. Вмѣсто того, чтобы изслѣдовать причины дурнаго настроенія биржи и устранять эти причины насколько возможно, онъ предпочиталъ лишать себя полезнаго совѣтчика [1].
- ↑ Если бы эта тирада о «великой культурной силѣ» нуждалась въ коментаріяхъ, то вся книга нашего автора могла бы ей служить достаточно краснорѣчивымъ коментаріемъ. При всемъ любовномъ отношеніи автора къ этой «культурной силѣ», при всей бережности, съ которою онъ прикасается къ ея язвамъ, и при всей стыдливости, съ которою онъ накидываетъ покрывало на наиболѣе неказистыя стороны этой силы, каждая страница его книги являетъ обильныя доказательства той проницательности, дальнозоркости и вѣрнаго пониманія какъ своихъ дѣйствительныхъ интересовъ, такъ и общихъ интересовъ страны, коими отличается эта нація биржевыхъ игроковъ и искателей дешевой и быстрой наживы, такъ повелительно предписывающая свои усмотрѣнія, страхи и надежды, какъ законъ — руководителямъ политическихъ судебъ націи. Но что касается спеціально отношенія перваго Наполеона къ «великой культурной ил ѣ», то изложеніе нашего автора требуетъ маленькой поправки. Отношенія эти вовсе не носили того характера пренебрежительной враждебности и угнетенія, съ одной стороны, и стойкаго протеста гонимой, но торжествующей своею внутреннею силой правоты, съ другой стороны, какой авторъ старается придать случайнымъ столкновеніямъ Наполеона съ міромъ биржевиковъ. Столкновенія эти были не болѣе, какъ brouilles d’amoureux, и если упреки въ неблагодарности, которыми Наполеонъ, въ минуты досады, осыпалъ тѣхъ, въ комъ ему надлежало видѣть надежнѣйшій барометръ общественнаго мнѣнія и мудрѣйшихъ своихъ совѣтчиковъ, — если эти упреки, говоримъ мы, и были неумѣстны, то только потому, что смѣшно говорить о благодарности между сообщниками, поквитавшимися къ обоюдной своей
лал биржу предметом самого заботливого своего внимания. Еще при Наполеоне I биржа сделалась великою культурною силою, при помощи которой нация в такую эпоху, когда общественное мнение было подавлено силою оружия и газеты редактировались префектами, только и могла заявлять свое мнение об общественных событиях и о действиях правительства. Но Наполеон I впал в ту ошибку, что он рассматривал биржу не как барометр, указывающий состояние погоды, а как учреждение, делающее погоду. Если биржа указывала ненастье, то есть, если курсы падали вследствие какого-нибудь события или какого-нибудь распоряжения императора, он сердился, обвинял в неблагодарности капиталистов, которых он спас от опасностей революции, и пускал в ход разные искусственные средства, чтобы заставить биржу изменить свое настроение, или даже чтоб запугать ее, чем достигал результатов прямо обратных тем, к которым стремился; если меры эти на короткое время и удавались, то, в сущности, это был лишь самообман, подобный тому, которому подверглась женщина в известном анекдоте, разбив зеркало, которое указало ей первую морщину. Вместо того чтобы исследовать причины дурного настроения биржи и устранять эти причины насколько возможно, он предпочитал лишать себя полезного советчика[1].
- ↑ Если бы эта тирада о «великой культурной силе» нуждалась в комментариях, то вся книга нашего автора могла бы ей служить достаточно красноречивым комментарием. При всем любовном отношении автора к этой «культурной силе», при всей бережности, с которою он прикасается к ее язвам, и при всей стыдливости, с которою он накидывает покрывало на наиболее неказистые стороны этой силы, каждая страница его книги являет обильные доказательства той проницательности, дальнозоркости и верного понимания как своих действительных интересов, так и общих интересов страны, коими отличается эта нация биржевых игроков и искателей дешевой и быстрой наживы, так повелительно предписывающая свои усмотрения, страхи и надежды, как закон — руководителям политических судеб нации. Но что касается специально отношения первого Наполеона к «великой культурной силе», то изложение нашего автора требует маленькой поправки. Отношения эти вовсе не носили того характера пренебрежительной враждебности и угнетения, с одной стороны, и стойкого протеста гонимой, но торжествующей своею внутреннею силой правоты, с другой стороны, какой автор старается придать случайным столкновениям Наполеона с миром биржевиков. Столкновения эти были не более как brouilles d’amoureux, и если упреки в неблагодарности, которыми Наполеон в минуты досады осыпал тех, в ком ему надлежало видеть надежнейший барометр общественного мнения и мудрейших своих советчиков, — если эти упреки, говорим мы, и были неуместны, то только потому, что смешно говорить о благодарности между сообщниками, поквитавшимися к обоюдной своей
