Но впредь уже нельзя было удержать паденія акцій съ этой страшной высоты, на которую подняла ихъ спекуляція. Наиболѣе разсудительные были, конечно, наведены этимъ общимъ собраніемъ на мысль провѣрить разсчетъ самимъ, и итогъ, который они получили, могъ только побудить ихъ къ продажѣ акцій. Какъ только первое начало было положено, паденіе акцій пошло такъ же быстро, какъ прежде шло ихъ повышеніе. Опасенія продавцовъ сообщились другимъ; скоро опасенія перешли въ испугъ, который съ быстротою молніи распространился между владѣльцами акцій. Испугъ этотъ еще увеличивался тѣмъ, что большинство бросилось мѣнять свои акціи и свои бумажныя деньги на движимую и недвижимую собственность, и когда наконецъ Лау, видя, что маневры его агентовъ не оказываютъ уже болѣе никакого дѣйствія, сдѣлалъ попытку поддержать курсы насильственными мѣрами, среди встревоженной публики разразилась настоящая паника, и все бумажное зданіе рухнуло.
Лау началъ съ того, что, для поддержанія курса ассигнацій, выхлопоталъ запрещеніе перевозить звонкую монету; онъ добился пониженія цѣнности луидора, онъ добился декрета, повелѣвавшаго производить обыски по домамъ, и у всѣхъ, у кого окажется благородныхъ металловъ стоимостью больше, чѣмъ на 500 ливровъ, отбирать этотъ излишекъ. Но всѣ эти насильственныя мѣры повели лишь къ усиленію паники. Тогда Лау, пользуясь своимъ неограниченнымъ вліяніемъ на регента, устроилъ дѣло такъ, что 22 февраля 1720 года рѣшена была передача королевскаго банка компаніи. Но и это не помогло. Горнъ приводитъ между прочимъ тотъ фактъ, что съ конца 1719 года по декабрь 1720 года цѣнность золотой монеты была измѣняема 28 разъ, а цѣнность серебряной монеты 35 разъ. И это не помогло. Золото, не взирая на пониженіе его цѣнности правительствомъ, осталось въ цѣнѣ, потому что всѣ хотѣли, во что бы то ни стало, сбыть свои бумаги. Торговля бумагами была запрещена и биржа закрыта. Но и это ни къ чему не повело; только курсъ акцій сталъ падать еще быстрѣе. Лау потерялъ голову. Онъ самъ распорядился понизить курсъ акцій: паника еще болѣе усилилась. Курсъ ассигнацій былъ спущенъ до половины ихъ номинальной стоимости; но и это не помогло. Правда, протестъ парламента и совѣта регентства вынудилъ взять назадъ это добровольное объявленіе себя банкротомъ; но когда банкъ снова открылъ свои бюро для размѣна денегъ, господствовавшая паника произвела такой наплывъ народа въ банкъ, что до 15,000 человѣкъ дожидались всю ночь у входа, чтобы воспользоваться открывавшеюся возможностію обмѣнять свои бумажки въ десять ливровъ на звонкую монету. Наконецъ самъ регентъ оффиціально декретировалъ банкротство банка, издавъ повелѣніе, въ силу котораго лишь ассигнаціи въ 10, 50 и 100 ливровъ могли быть безусловно принимаемы при уплатахъ, между тѣмъ какъ билеты высшаго достоинства могли быть принимаемы лишь пополамъ съ соотвѣтствующимъ имъ количествомъ звонкой монеты. Вскорѣ послѣ того (10 октября 1720) банковые
Но впредь уже нельзя было удержать падения акций с этой страшной высоты, на которую подняла их спекуляция. Наиболее рассудительные были, конечно, наведены этим общим собранием на мысль проверить расчет самим, и итог, который они получили, мог только побудить их к продаже акций. Как только первое начало было положено, падение акций пошло так же быстро, как прежде шло их повышение. Опасения продавцов сообщились другим; скоро опасения перешли в испуг, который с быстротою молнии распространился между владельцами акций. Испуг этот еще увеличивался тем, что большинство бросилось менять свои акции и свои бумажные деньги на движимую и недвижимую собственность, и когда наконец Лау, видя, что маневры его агентов не оказывают уже более никакого действия, сделал попытку поддержать курсы насильственными мерами, среди встревоженной публики разразилась настоящая паника, и все бумажное здание рухнуло.
Лау начал с того, что для поддержания курса ассигнаций выхлопотал запрещение перевозить звонкую монету; он добился понижения ценности луидора, он добился декрета, повелевавшего производить обыски по домам, и у всех, у кого окажется благородных металлов стоимостью больше, чем на 500 ливров, отбирать этот излишек. Но все эти насильственные меры повели лишь к усилению паники. Тогда Лау, пользуясь своим неограниченным влиянием на регента, устроил дело так, что 22 февраля 1720 года решена была передача королевского банка компании. Но и это не помогло. Горн приводит между прочим тот факт, что с конца 1719 года по декабрь 1720 года ценность золотой монеты была изменяема двадцать восемь раз, а ценность серебряной монеты тридцать пять раз. И это не помогло. Золото, невзирая на понижение его ценности правительством, осталось в цене, потому что все хотели во что бы то ни стало сбыть свои бумаги. Торговля бумагами была запрещена и биржа закрыта. Но и это ни к чему не повело; только курс акций стал падать еще быстрее. Лау потерял голову. Он сам распорядился понизить курс акций: паника еще более усилилась. Курс ассигнаций был спущен до половины их номинальной стоимости; но и это не помогло. Правда, протест парламента и совета регентства вынудил взять назад это добровольное объявление себя банкротом; но когда банк снова открыл свои бюро для размена денег, господствовавшая паника произвела такой наплыв народа в банк, что до 15 000 человек дожидались всю ночь у входа, чтобы воспользоваться открывавшейся возможностью обменять свои бумажки в десять ливров на звонкую монету. Наконец сам регент официально декретировал банкротство банка, издав повеление, в силу которого лишь ассигнации в 10, 50 и 100 ливров могли быть безусловно принимаемы при уплатах, между тем как билеты высшего достоинства могли быть принимаемы лишь пополам с соответствующим им количеством звонкой монеты. Вскоре после того (10 октября 1720) банковые
