какъ столичныхъ, такъ и привинціальныхъ, какъ малыхъ, такъ и большихъ, то мы убѣдились бы, что суммы, остающіяся у нихъ свободными по заключеніи счетовъ и выжидающія благопріятныхъ перемѣнъ въ цѣнахъ товаровъ, что бы найти себѣ употребленіе или пристроиться подъ проценты, увеличились до громадныхъ размѣровъ. Это уже впрочемъ достаточно яствуетъ изъ низкаго уровня процентовъ текущаго государственнаго долга, изъ положенія финансоваго рынка, изъ жадности, съ которою подхватывается всякій проектъ, открывающій капиталамъ возможность помѣщенія, и изъ всеобщихъ жалобъ на то, что нѣтъ возможности извлекать изъ своихъ денегъ проценты. Проекты постройки туннелей, желѣзныхъ дорогъ (къ которымъ въ то время, конечно, еще не помышляли примѣнять локомотивы) каналовъ и мостовъ, а также увлеченіе, съ которымъ подхватываются эти проекты, — все это свидѣтельствуетъ о томъ, какая масса сбереженій накопилась въ среднемъ сословіи. Естественнымъ послѣдствіемъ этого увеличенія богатства было умноженіе наслажденій, доставляемыхъ деньгами, и мы съ узумленіемъ замѣчаемъ, что повсюду распространяются такія потребности, которыя прежде назывались „роскошью“, а теперь обозначаются смягченнымъ и число-англійскимъ выраженіемъ „комфортъ“. Это, между прочимъ, замѣчается и въ домахъ, въ ихъ отдѣлкѣ, украшеніяхъ и, въ особенности, въ тѣхъ удобствахъ, которыми ихъ начинаютъ снабжать. Лѣтъ 40, 50 тому назадъ лондонскіе купцы жили въ тѣхъ самыхъ темныхъ улицахъ, гдѣ и теперь еще помѣщаются ихъ конторы, на скорую руку обѣдали вЪ 2 часа пополудни вмѣстѣ съ своими прикащиками и затѣмъ снова возвращались въ контору, къ рабочему столу, за которымъ оставались писать свои письма нерѣдко до полуночи. Лавочники жили въ помѣщеніяхъ позади своихъ лавокъ, лучшій этажъ дома отдавался внаймы жильцамъ, и лишь самые богатые могли доставить себѣ наслажденіе отдохнуть отъ шума и хлопотъ столичной жизни въ одной изъ окрестныхъ деревень, Айлингтонѣ, Гэкни и Кэмберуэлѣ. Морскія купанья, возникшія по всему прибрежью отъ Кента до Соссэкса, были въ то время неизбѣжны тому классу торговыхъ людей, который теперь, своими случайными поѣздками въ эти мѣстности и долею своихъ доходовъ, тамъ проживаемыхъ, не мало способствуетъ поддержанію мѣстныхъ жителей въ комфортѣ и респектэбельности. Если мы перенесемся въ деревню, то и тутъ мы встрѣчаемъ тѣ же пріятныя [1] впечатлѣнія, которыя мы только что испытали
- ↑ Жаль, что, для полноты картины, авторъ не влючилъ въ свое описаніе и тѣхъ лондонскихъ кварталовъ, которые представляютъ сплошной вертепъ нищенства, порока и болѣзней, а также и тѣхъ гнилыхъ и тѣсныхъ норъ, которыя зовутся «коттэджами» и служатъ жилищами для сельскихъ батраковъ. Не взирая на усиленіе филантропіи и на облегченіе благомыслящихъ изслѣдователей общественныхъ язвъ, эти очаровательные
как столичных, так и провинциальных, как малых, так и больших, то мы убедились бы, что суммы, остающиеся у них свободными по заключении счетов и выжидающие благоприятных перемен в ценах товаров, чтобы найти себе употребление или пристроиться под проценты, увеличились до громадных размеров. Это уже впрочем достаточно явствует из низкого уровня процентов текущего государственного долга, из положения финансового рынка, из жадности, с которою подхватывается всякий проект, открывающий капиталам возможность помещения, и из всеобщих жалоб на то, что нет возможности извлекать из своих денег проценты. Проекты постройки туннелей, железных дорог (к которым в то время, конечно, еще не помышляли применять локомотивы) каналов и мостов, а также увлечение, с которым подхватываются эти проекты, — все это свидетельствует о том, какая масса сбережений накопилась в среднем сословии. Естественным последствием этого увеличения богатства было умножение наслаждений, доставляемых деньгами, и мы с изумлением замечаем, что повсюду распространяются такие потребности, которые прежде назывались «роскошью», а теперь обозначаются смягченным и чисто английским выражением «комфорт». Это, между прочим, замечается и в домах, в их отделке, украшениях и в особенности в тех удобствах, которыми их начинают снабжать. Лет сорок-пятьдесят тому назад лондонские купцы жили в тех самых темных улицах, где и теперь еще помещаются их конторы, на скорую руку обедали в два часа пополудни вместе с своими приказчиками и затем снова возвращались в контору, к рабочему столу, за которым оставались писать свои письма нередко до полуночи. Лавочники жили в помещениях позади своих лавок, лучший этаж дома отдавался внаймы жильцам, и лишь самые богатые могли доставить себе наслаждение отдохнуть от шума и хлопот столичной жизни в одной из окрестных деревень, Айлингтоне, Хакни и Кэмберуэле. Морские купания, возникшие по всему прибрежью от Кента до Суссекса, были в то время неизбежны тому классу торговых людей, который теперь своими случайными поездками в эти местности и долей своих доходов, там проживаемых, немало способствует поддержанию местных жителей в комфорте и респектабельности. Если мы перенесемся в деревню, то и тут мы встречаем те же приятные[1] впечатления, которые мы только что испытали
- ↑ Жаль, что, для полноты картины автор не включил в свое описание и тех лондонских кварталов, которые представляют сплошной вертеп нищенства, порока и болезней, а также и тех гнилых и тесных нор, которые зовутся «коттеджами» и служат жилищами для сельских батраков. Невзирая на усиление филантропии и на облегчение благомыслящих исследователей общественных язв, эти очаровательные
