временности, національности и даже образованности бывало и бываетъ принимаемо такихъ мѣръ къ улучшенію человѣка, которыя не улучшали, а губили его! Да и то странно, какъ эти внѣшнія мѣры могутъ быть соглашены съ стремленіемъ ума къ дѣятельности сознательной, свободной и самостоятельной? Мы не одобряемъ явленій, враждебныхъ предлежательнымъ началамъ нравственной жизни и гражданскаго порядка, но неодобряемъ не ради самыхъ началъ, а потому, что такими явленіями обнаруживается своеволіе, или личный произволъ, не имѣющій и не могущій имѣть силу правила всеобщаго. Мы порицаемъ отсталость въ области наукъ, но порицаемъ не въ угодность наукамъ, а по сочувствію въ требованіямъ души, ищущей истиннаго просвѣщенія. Намъ и жизнь не въ жизнь, если она не ведетъ насъ къ дѣйствительному совершенству, и наука не въ науку, если она не удовлетворяетъ существеннымъ нуждамъ нашего духа. Такимъ образомъ жизнь и наука, почитаемыя условіями развитія человѣческой природы, сами становятся и должны быть поставляемы подъ контроль науки о душѣ, и контроль ихъ составляетъ вторую—посредственную или предметную цѣль Психологіи.
Изучая человѣческую душу, Психологія, конечно, замѣтитъ въ ней различныя стремленія и, по различію стремленій, различные законы дѣятельности. Въ своихъ стремленіяхъ душа даетъ человѣку многосодержательную тему жизни, указывающую ему соотвѣтственные духовному ея воззрѣнію предметы, которые, для удовлетворенія существующимъ ея требованіямъ, онъ долженъ или узнать, или восчувствовать, или получить, вообще поставить себя съ ними въ же-
