Этимъ понятіемъ о психологіи достаточно обозначая главную ея задачу, мы по необходимости поставляемъ ее въ матеріальномъ отношеніи между двумя весьма грозными опасностями. Тутъ съ перваго взгляда представляется вопросъ: велика ли сумма фактовъ самопознанія, съ которыми должна имѣть дѣло наша наука? Если ихъ у насъ меньше, чѣмъ сколькими проявляется начало нравственной жизни человѣка; то сводя ихъ способами науки въ одно цѣлое, мы этому началу припишемъ природу неполную, усѣченную, уродливую; а когда тѣми же способами введемъ въ него больше, чѣмъ сколько въ немъ замѣчается дѣйствительно, — въ его природѣ допущено будетъ нѣчто ей чуждое, обезображивающее ее извлишествами, наростами. Исторія психологіи представляетъ множество примѣровъ, что философы впадали либо въ ту, либо въ другую крайность, и наука у нихъ приходила отъ того къ явно ложнымъ результатамъ. Такъ напримѣръ эмпиризмъ Локка отвергалъ въ душѣ бытіе вражденныхъ идей, и вслѣдствіе того долженъ былъ отвергнуть дѣйствительность внутренняго законодательства, направляющаго стремленія человѣка къ истинѣ и добру; раціонализмъ Канта не хотѣлъ чтобы нравственная наша дѣятельность ограничивались движеніями чувства, — и начало дѣятельности превратилось у него въ отвлеченный эгоистическій умъ, водящійся только холоднымъ сознаніемъ долга. Идеализмъ Декарта не взялъ во вниманіе проявляющихся въ душѣ побужденій жизни животной, — и тѣло у него сдѣлалось просто механизмомъ, живущимъ особою жизнію. Всѣ эти и подобныя этимъ заблужденія въ области психо-
