— Можетъ быть, и смѣшно. Но прежде вы были дѣвочкой, ребенкомъ, теперь же выросли и можете выслушивать подобныя признанія. И потомъ…
— Что потомъ? — съ живостью подхватила Лія и не безъ лукавства добавила:
— Теперь я богатая наслѣдница? Видите, какъ опасно приписывать другимъ низкія побужденія? Обвиненіе сейчасъ же можетъ обратиться на вашу собственную голову. Я шучу, конечно, Антонъ Васильевичъ, и знаю, что вы — человѣкъ благородный и вполнѣ уважаемый. Я привыкла къ вамъ, вѣрю, что и вы расположены ко мнѣ, имѣли время меня разсмотрѣть, но развѣ этого достаточно для любви?
— Для влюбленности, можетъ быть, и не достаточно, но я говорю о любви и имѣю въ виду не мимолетное какое-нибудь увлеченіе. Къ тому же, если бы я былъ увѣренъ, что не вызову вашихъ насмѣшекъ, я бы вамъ признался и во влюбленности. Знаете, когда я ухожу отъ васъ, я всегда перехожу на ту сторону улицы посмотрѣть на ваши освѣщенныя окна. Иногда просто, возвращаясь поздно домой, я дѣлаю крюкъ, чтобы только увидѣть свѣтъ въ вашемъ окнѣ… четвертое отъ трубы, третій этажъ. У себя я воображаю, почти вижу васъ, съ вашей походкой, вашей улыбкой, тихо входящей въ мой кабинетъ. Вы нѣжно говорите: «пойдемъ пить чай», въ рукахъ развернутая книга, которую вы читаете, въ волосахъ зеленая лента… Почему зеленая, не знаю… Вѣроятно потому, что вы нѣсколько рыжеватая все-таки… Конечно, глупости! Я не гимназистъ.
Антонъ Васильевичъ поцѣловалъ руку Ліи и умолкъ. Та сидѣла молча, вся красная.
— Милый, Антонъ Васильевичъ, благодарю васъ. Для меня это неожиданно… И потомъ…
Она остановилась, будто сама позабыла, что же «потомъ». Затѣмъ быстро добавила:
— И потомъ — вѣдь я люблю Завьялова!
— Может быть, и смешно. Но прежде вы были девочкой, ребенком, теперь же выросли и можете выслушивать подобные признания. И потом…
— Что потом? — с живостью подхватила Лия и не без лукавства добавила:
— Теперь я богатая наследница? Видите, как опасно приписывать другим низкие побуждения? Обвинение сейчас же может обратиться на вашу собственную голову. Я шучу, конечно, Антон Васильевич, и знаю, что вы — человек благородный и вполне уважаемый. Я привыкла к вам, верю, что и вы расположены ко мне, имели время меня рассмотреть, но разве этого достаточно для любви?
— Для влюбленности, может быть, и не достаточно, но я говорю о любви и имею в виду не мимолетное какое-нибудь увлечение. К тому же, если бы я был уверен, что не вызову ваших насмешек, я бы вам признался и во влюбленности. Знаете, когда я ухожу от вас, я всегда перехожу на ту сторону улицы посмотреть на ваши освещенные окна. Иногда просто, возвращаясь поздно домой, я делаю крюк, чтобы только увидеть свет в вашем окне… четвертое от трубы, третий этаж. У себя я воображаю, почти вижу вас, с вашей походкой, вашей улыбкой, тихо входящей в мой кабинет. Вы нежно говорите: «пойдем пить чай», в руках развернутая книга, которую вы читаете, в волосах зеленая лента… Почему зеленая, не знаю… Вероятно потому, что вы несколько рыжеватая всё-таки… Конечно, глупости! Я не гимназист.
Антон Васильевич поцеловал руку Лии и умолк. Та сидела молча, вся красная.
— Милый, Антон Васильевич, благодарю вас. Для меня это неожиданно… И потом…
Она остановилась, будто сама позабыла, что же «потом». Затем быстро добавила:
— И потом — ведь я люблю Завьялова!
