60.000 кopпycoмъ, уцѣлѣвшимъ послѣ битвы, а свѣжія войска къ нему ни откуда не подходили, Кутузовъ не могъ дать новаго сраженія Наполеону; онъ рѣшился отступить, выжидая, не разобщитъ ли Наполеонъ свои войска, чтобы напасть на который-либо изъ отдѣльныхъ его корпусовъ; но Наполеонъ держалъ свои войска сомкнутыми. Поэтому Кутузовъ продолжалъ отступать къ Москвѣ, занимаясь устройствомъ своей арміи. Сентября 1, рано утромъ, опередивъ войска и обозрѣвъ избранную Бенигсеномъ передъ Москвою позицію, Кутузовъ остановился на Поклонной горѣ, окруженный первенствующими генералами. Величественное было зрѣлище, когда на Поклонной горѣ защитники Россіи совѣщались въ
виду Москвы, разстилавшейся среди яснаго осенняго утра во всей красотѣ своей, со всѣми воспоминаніями отечественной славы. До Бородинской битвы мысль оставить Москву безъ боя была еще чужда Кутузову. 17 августа онъ писалъ командовавшему въ Москвѣ графу Растопчину: „Потерять ли армію, или потерять Москву. По моему мнѣнію, съ потерею Москвы соединена потеря Россіи“. Но послѣ Бородинской битвы родилась и утвердилась въ немъ мысль отдать Москву Наполеону. „Отдамъ Москву Наполеону, — сказалъ Кутузовъ, — и онъ расплывется въ ней, какъ губка въ водѣ“.
Но мысли этой онъ пока никому не довѣрялъ. Выслушивая различныя дѣланныя ему на Поклонной горѣ предложенія, Кутузовъ не произносилъ своего мнѣнія, держась правила одного древняго полководца, не хотѣвшаго, чтобы и подушка его знала о его намѣреніяхъ. Въ полдень уѣхалъ онъ съ Поклонной горы въ село Фили, сказавъ: „Въ этомъ дѣлѣ мнѣ надобно полагаться только на себя самого, каковъ бы я ни былъ, уменъ или простъ“.
День склонялся къ вечеру, но Кутузовъ не отдавалъ приказаній ни къ сраженію ни къ оставленію Москвы.
60.000 кopпycoм, уцелевшим после битвы, а свежие войска к нему ни откуда не подходили, Кутузов не мог дать нового сражения Наполеону; он решился отступить, выжидая, не разобщит ли Наполеон свои войска, чтобы напасть на который-либо из отдельных его корпусов; но Наполеон держал свои войска сомкнутыми. Поэтому Кутузов продолжал отступать к Москве, занимаясь устройством своей армии. Сентября 1, рано утром, опередив войска и обозрев избранную Бенигсеном перед Москвою позицию, Кутузов остановился на Поклонной горе, окруженный первенствующими генералами. Величественное было зрелище, когда на Поклонной горе защитники России совещались в виду Москвы, расстилавшейся среди ясного осеннего утра во всей красоте своей, со всеми воспоминаниями отечественной славы. До Бородинской битвы мысль оставить Москву без боя была еще чужда Кутузову. 17 августа он писал командовавшему в Москве графу Растопчину: „Потерять ли армию, или потерять Москву. По моему мнению, с потерею Москвы соединена потеря России“. Но после Бородинской битвы родилась и утвердилась в нём мысль отдать Москву Наполеону. „Отдам Москву Наполеону, — сказал Кутузов, — и он расплывется в ней, как губка в воде“. Но мысли этой он пока никому не доверял. Выслушивая различные деланные ему на Поклонной горе предложения, Кутузов не произносил своего мнения, держась правила одного древнего полководца, не хотевшего, чтобы и подушка его знала о его намерениях. В полдень уехал он с Поклонной горы в село Фили, сказав: „В этом деле мне надобно полагаться только на себя самого, каков бы я ни был, умен или прост“.
День склонялся к вечеру, но Кутузов не отдавал приказаний ни к сражению ни к оставлению Москвы.
