потянуть вас в суд. Но если вы тайно от него соблазните его жену, он вас не поведет в суд, потому что неловко. В данном случае та часть буржуазного сердца, которая за то, что своего ничего нельзя отдавать, говорит: соблазнить мою жену — это ужасное преступление со стороны соседа, но если я соблазню его жену, то это не так плохо. Однако, сделать это общим правилом никак нельзя. Поэтому буржуа говорит: жены должны быть верны. Кто соблазняет, не соблюдает правила. Отсюда получается одна бухгалтерия — внешняя, которая осуждает грех, а другая позволяет его, при известном соблюдении приличий. Отсюда лицемерие. Лицемерие есть та дань, которую порок платит добродетели: порок совершается, но он чувствует, что он вторгается в область добродетели; порок прячется, он придумывает оправдывающие себя софизмы. Буржуа раскололся на два лагеря, на два тела, на две души. Буржуа знает, что в каждом городе есть дома терпимости, дома пьянства, игорные дома, и в центре каждого города стоит храм наживы, называемый биржей, где люди без ножа режут друг друга и в кратчайший срок наживаются на чужой счет. Если бы какому-нибудь законодателю пришла в голову мысль закрыть эту биржу, то это бы ему не удалось, потому что сейчас же рядом появилась бы черная биржа. Но рядом со всем этим стоят церкви, в которых проповедуют мораль благочестивые пастыри. Любая буржуазная газета готова расписаться, что необходимы правила, которые каждый джентльмен должен соблюдать, и это внешнее приличие сказалось на всем быте буржуазии и наложило постылые черты на каждого буржуа. Буржуазия, являясь пожирателем детей рабочих на своих фабриках, сняла свои веселые разноцветные одежды, которые она носила во времена Возрождения,
