тенцію, вродѣ Omnia vincit amor или Non licet in bello bis peccare и т. п. Бѣдный мальчикъ, не имѣющій ни малѣйшаго понятія о вещахъ, о которыхъ онъ долженъ говорить (ибо оно пріобрѣтается только временемъ и опытомъ), долженъ подвергать свой умъ пыткѣ, чтобы найти что-нибудь, что онъ могъ бы сказать о предметѣ, который ему совершенно неизвѣстенъ, такъ что получается нѣчто вродѣ египетской работы: заставляютъ дѣлать кирпичи тѣхъ, у кого нѣтъ для этого никакого матеріала. И потому бѣдныя дѣти отправляются въ такихъ случаяхъ къ старшимъ ученикамъ и просятъ ихъ „одолжить имъ немножко смысла“,—просьба, пожалуй, настолько же основательная, насколько комичная. Прежде чѣмъ человѣкъ сдѣлается способнымъ разсуждать о какомъ-нибудь предметѣ, необходимо, чтобы этотъ предметъ былъ знакомъ ему; въ противномъ случаѣ заставлять его говорить о немъ было бы также нелѣпо, какъ заставлять слѣпого говорить о краскахъ или глухого о музыкѣ. И развѣ вы не сочли бы помѣшавшимся того, кто обратился бы за разъясненіемъ какого-нибудь спорнаго юридическаго вопроса къ человѣку, ничего не понимающему въ нашихъ законахъ? Но скажите, пожалуйста, что же понимаютъ школьники въ тѣхъ вещахъ, о которыхъ ихъ заставляютъ писать разсужденія, думая этимъ развить ихъ соображеніе.
§ 172. Примите затѣмъ въ соображеніе языкъ, на которомъ дѣти должны писать подобныя разсужденія: это языкъ латинскій, т.-е. языкъ, чуждый ихъ странѣ, давно уже нигдѣ не употребляемый и такой, на которомъ имъ впослѣдствіи никогда не придется говорить, по крайней мѣрѣ, въ девятисотъ девяноста девяти случаяхъ изъ тысячи; наконецъ языкъ, формы котораго настолько разнятся съ нашими, что самое превосходное знаніе его даетъ очень мало мальчику въ смыслѣ чистоты и изящества. Кромѣ того намъ такъ мало представляется случаевъ сочинять разсужденія на нашемъ собственномъ языкѣ въ какой бы то ни было отрасли практической жизни, что я не вижу ни малѣйшаго основанія придавать такое значеніе этимъ упражненіямъ, развѣ только
