Объ этомъ поздно говорить? Нѣтъ, не поздно. Горло печати ненадолго зажато «новой» властью, которая такъ позорно пользуется старыми пріемами удушенія свободы слова. Скоро газеты снова заговорятъ, и конечно онѣ должны будутъ сказать все, что необходимо знать всѣмъ намъ въ стыдъ и въ поученіе наше.
Но если мы, парадируя другъ передъ другомъ въ плохонькихъ ризахъ безсильнаго гнѣва и злобненькой мести, снова будемъ продолжать ядовитую работу возбужденія злыхъ началъ и темныхъ чувствъ — мы должны заранѣе признать, что беремъ на себя ответственность за все, чѣмъ откликнется народъ на оскорбленія, бросаемыя въ слѣдъ ему.
Озлобленіе — неизбѣжно, однако — въ нашей волѣ сдѣлать его не столь отвратительнымъ. Даже въ кулачной дракѣ есть свои законы приличія. Я знаю, — смѣшно говорить на Святой Руси о рыцарскомъ чувствѣ уваженія ко врагу, но я думаю, что будетъ очень полезно придать нашему худосочному гнѣву болѣе приличныя словесныя формы.
Пусть каждый предоставитъ врагу своему право быть хуже его, и тогда наши словесныя битвы пріобретутъ больше силы, убѣдительности, даже красоты.
Откровенно говоря — я хотѣлъ бы сказать:
— Будьте человѣчнѣе въ эти дни всеобщаго озвѣрѣнія!
Но я знаю, что нѣтъ сердца, которое приняло бы эти слова. Ну, такъ будемъ хоть болѣе тактичными и сдержанными, выражая свои мысли и ощущенія; не надо забывать, что — въ концѣ концовъ, — народъ учится у насъ злости и ненависти…
Об этом поздно говорить? Нет, не поздно. Горло печати ненадолго зажато «новой» властью, которая так позорно пользуется старыми приемами удушения свободы слова. Скоро газеты снова заговорят, и конечно они должны будут сказать всё, что необходимо знать всем нам в стыд и в поучение наше.
Но если мы, парадируя друг перед другом в плохоньких ризах бессильного гнева и злобненькой мести, снова будем продолжать ядовитую работу возбуждения злых начал и тёмных чувств — мы должны заранее признать, что берём на себя ответственность за всё, чем откликнется народ на оскорбления, бросаемые вслед ему.
Озлобление — неизбежно, однако — в нашей воле сделать его не столь отвратительным. Даже в кулачной драке есть свои законы приличия. Я знаю, — смешно говорить на Святой Руси о рыцарском чувстве уважения ко врагу, но я думаю, что будет очень полезно придать нашему худосочному гневу более приличные словесные формы.
Пусть каждый предоставит врагу своему право быть хуже его, и тогда наши словесные битвы приобретут больше силы, убедительности, даже красоты.
Откровенно говоря — я хотел бы сказать:
— Будьте человечнее в эти дни всеобщего озверения!
Но я знаю, что нет сердца, которое приняло бы эти слова. Ну, так будем хоть более тактичными и сдержанными, выражая свои мысли и ощущения; не надо забывать, что — в конце концов, — народ учится у нас злости и ненависти…
Меня уже упрекаютъ въ томъ, что «послѣ двадцатилѣтняго служенія демократіи» я «снялъ маску» и измѣнилъ уже своему народу.
Г.г. большевики имѣютъ законное право определять мое поведеніе такъ, какъ имъ угодно, но я долженъ напо-
Меня уже упрекают в том, что «после двадцатилетнего служения демократии» я «снял маску» и изменил уже своему народу.
Г-да большевики имеют законное право определять моё поведение так, как им угодно, но я должен напо-
