тальцами. Блуждают их души по свету, пресмыкаются вместе с туманами по сырой земле; плачут они кровавыми слезами, стонут тяжким стоном от своего безысходного горя великого. Являются они во сне близким людям, — просят-молят их о предании земле. Исполнится это их желание — и скитальчеству конец, начало странствиям-мытарствам, общим для всех умирающих: вплоть до сорокового дня после погребения, когда всякая душа приходит к своему загробному пределу — или к селениям блаженства райского, или к вечным мукам.
Жизнь всегда казалась русскому народу драгоценным даром Божиим. Посягающий на неё лихой человек является в его глазах похитителем достояния Господня, а потому и было убийство тяжким грехом даже у языческой Руси. Но положительно противным природе русского человека считалось самоубийство, — за этот тягчайший грех лишал народ-пахарь даже утешения быть похороненным на одном кладбище с близкими-родными, отводя для могил самоубийц лесные овраги и мочежины болотные, в стороне ото всякого обиталища — и живых, и мертвых. По старинным чешским преданиям, душа самоубийцы превращается в чёрную собаку и во все то время, которое он должен был прожить, если бы не наложил на себя рук, скитается по земле, чтобы — по миновании этого срока — ввергнуться в геенну огненную. Русское простонародное мировоззрение хотя и не приравнивает самоубийцу ко псу, но, тем не менее, осуждает их суровым судом, отказывая в загробном общении с близкими им по крови и по мысли. Могильники самоубийц окружаются призраками всякой темной силы, почему и слывут «заклятым местом». Не видят эти места ни поминальных угощений, не слышат ни причетов-плачей поминальщиков. Плачут над могилками самоубийц только облака-тучи, кропящие землю дробным дождем; поет по ним панихиды, вопит над ними только ветер буйный, облетая все горы-долы света белого, да воют, пробегая по соседним буеракам сиромахи — волки серые. Обходит деревенский люд поодаль эти заклятые, оговоренные суеверной памятью места, — ожидая от близости к ним (особенно — ввечеру) всякого наваждения.
В старину было в обычае хоронить возле проезжих дорог застигнутых смертью в пути. Ещё и теперь можно встретить немало таких могилок, разбросанных по неоглядной путине светлорусского простора широкого. «Где пролилась кровь убиенного — там и погребай его!» — вещает