мому, такъ необычно въ этомъ увальнѣ: онъ чиститъ, моетъ стѣны и мебель, справляетъ работы наиболѣе любимыхъ имъ лицъ — шьетъ, прядетъ, стираетъ, мелетъ, производя работу по ночамъ; тогда онъ завиваетъ любимчикамъ кудри, плететъ косы, отгоняетъ отъ спящихъ насѣкомыхъ, и проч. Въ то же время домовикъ караулитъ домъ и добро, предостерегаетъ о грядущихъ несчастьяхъ — пожарѣ, воровствѣ, или болѣни, то особымъ стукомъ, то смѣхомъ или плачемъ, то глаженьемъ головы и лица спящаго, то появленіемъ животнаго. Больше всего онъ оберегаетъ отъ вольныхъ нечистиковъ, съ которыми даже дерется. Усиленный стукъ домовика, его плачъ и стонъ пророчатъ обыкновенно болѣзнь въ домѣ, появленіе же въ своемъ подлинномъ видѣ — смерть хозяина. Кстати дополнить: при всѣхъ случаяхъ своихъ сношеній онъ вѣдается съ хозяиномъ и семейными мужчинами, и только наиболѣе красивыя семейныя женщины пользуются незначительнымъ его вниманіемъ.
За всѣ безкорыстные труды домовикъ требуетъ отъ покровительствуемыхъ всегдашняго почтенія и того, чтобы они не забывали благодѣтеля въ торжественные для семьи дни. Признательные хозяева чествуютъ домовика просьбою пожаловать за столъ (въ номинальные дни), постилая ради его чистую холстину отъ порога до стола; подобное, но безмолвное приглашеніе дѣлаютъ они и при крестинномъ, свадебномъ, гостиномъ сборѣ. Какъ въ сихъ случаяхъ, такъ и при будничномъ употребленіи, имя домовика произносится ласково, заискивающе — «дѣденька, дяденька, братокъ, самый на́большій».
Какъ пожилой человѣкоподобникъ, какъ «набольшій» въ домѣ, домовикъ капризенъ, даже привередливъ, и не мирится съ тѣмъ, что идетъ противъ его воли, вкусовъ и привычекъ. Такъ онъ не выноситъ присутствія въ домѣ зеркалъ, масокъ, скоморошныхъ сборищъ; не любитъ, когда у порога лежитъ какой-нибудь предметъ, а тѣмъ болѣе — живое существо, — что мѣшаетъ его переходамъ изъ хаты въ сѣни, и обратно. Тогда онъ начи-
