наетъ проказничать и тѣмъ предостерегаетъ жильцовъ отъ своего дальнѣйшаго гнѣва: иочью сваливаетъ всю посуду въ лохань, перемѣщаетъ странные и утварные предметы, поставивъ, напр., кочергу и ухваты въ кутъ, скамьи и табуреты — въ порожній уголъ, или же все это сваливаетъ грудою подъ лавку, подъ нары, въ подпечье, при чемъ оставляетъ нетронутыми иконы, хлѣбъ и соль на столѣ. Нѣчто подобное дѣлаетъ домовикъ и во время своихъ подшучиваній и заигрываній съ жильцами, выражая тѣмъ свое расположеніе: толкаетъ, даще щиплетъ спящихъ, отчего у нихъ бываетъ немало синяковъ, которые, однако, не болятъ. Особенно часто онъ подшучиваетъ надъ супругами и любуется временными ихъ распрями, ради чего незримо подбавляетъ въ ихъ пищу и питье «раздорное зелье». При игривомъ, какъ и при безразличномъ состояніи, домовикъ любитъ рядиться въ одежду хозяина, которую, однако, спѣшно кладетъ на мѣсто, коль скоро она понадобится.
Хотя человѣкъ привыкъ считать домового духомъ-нечистикомъ, правда, не имѣющимъ принадлежностей нечистика — роговъ, когтей, крыльевъ, — однако, онъ способенъ принимать образы одушевленныхъ предметовъ, но только мужскихъ, при чемъ тутъ не бываетъ смѣшаннаго сочетанія отдѣльныхъ частей (собачья голова, козье туловише, куриныя ноги). Чаще всего домовикъ принимаетъ человѣческій видъ; тогда онъ — плотный, средняго роста мужчина, съ полусѣдою, лопатистою бородою, съ красивымъ, добродушнымъ лицомъ, голубыми открытыми глазами; волосы на головѣ вразсыпную, частью спускающіеся на лобъ; за исключеніемъ пространства вокругъ глазъ и носа, все тѣло его, даже ладони и подошвы, покрыты, точно пушкомъ, мягкою шерстью; вполнѣ человѣческіе ногти его нѣсколько длинны и какъ-то особенно холодны, — что ощущается, когда домовой гладитъ, и что не сочетается съ ласкающимъ ощущеніемъ бархатистой ладони его. Иногда же онъ — глубокій старикъ, въ ростъ пятилѣтняго ребенка, съ морщинистымъ лицомъ, бѣлою какъ снѣгъ бородою, сѣдо-желтыми волосами на головѣ, съ фосфори-
