ваетъ пришедшихъ; если же въ овинъ прибылъ ненавистникъ ёвника, послѣдній дѣятельно слѣдитъ за нимъ, выжидая минуты потревожить его сонъ, затмить дымомъ, уморить угаромъ и даже сжечь вмѣстѣ съ овиннымъ добромъ.
При миролюбивомъ отношеніи, ёвникъ заботится о правильной топкѣ сушильной печи, о надлежащей сушкѣ сноповъ и зерна, не ломаетъ соломы, посылаетъ нужный для вѣянья сквозникъ, регулируетъ провѣваемое зерно, правильно наслояя мякину, отбросы, отборное зерно; словомъ — помогаетъ, споритъ работу. Въ тѣхъ случаяхъ, когда овинная сушильня служитъ для сушки и первоначальной обработки пеньки и льна, ёвникъ также дружелюбно служитъ при мялкѣ и трепалкѣ, хотя и тревожно перемѣщается, такъ какъ не переноситъ смрада отмоченной и отлежавшейся пеньки и льна. Весьма нравится также ёвнику, когда сушильня замѣняетъ баню: тутъ у него есть единственная возможность смыть копоть и пыль, при чемъ онъ видитъ людей въ томъ естественномъ видѣ, въ какомъ знавалъ въ незапамятные дни своего человѣчнаго бытія.
Когда ёвникъ принимаетъ вещественный образъ, онъ все-таки остается неуловляемымъ для обстоятельнаго описанія: человѣкъ видитъ предъ собою человѣкоподобную массу, гдѣ копоть, пыльныя нити паутины, мякинные и другіе прилипы, а также овинный полумракъ не даютъ возможности разобрать отдѣльныхъ формъ. Но ёвникъ рѣдко и ненадолго принимаетъ вещественный образъ, большею частью оставаясь обычнымъ невидимкою.
Евникъ не боится обыкновеннаго огня, и овинный пожаръ, по людской неосторожности, мало тревожитъ его: выйдя изъ своего притока за овинную черту, онъ спокойно наблюдаетъ за происходящимъ, а по окончаніи пожара и по уходѣ людей, забирается въ печь, на обгорѣлое бревно и тутъ ютится, пока не отстроится новый овинъ, куда немедленно и переходитъ. Нѣсколько иначе съ пожаромъ отъ молніи: тутъ нерѣдко совершенно гибнетъ ёвникъ, благодаря внезапности громового удара,
