Но такъ хочетъ моя созидающая воля, моя судьба. Или, говоря вамъ откровеннѣе: такой именно судьбы — хочетъ моя воля.
Все чувствующее страдаетъ во мнѣ и находится въ темницѣ: но моя воля всегда приходитъ ко мнѣ, какъ освободительница и вѣстникъ радости.
Воля освобождаетъ: таково истинное ученіе о волѣ и свободѣ — ему учитъ васъ Заратустра.
Не хотѣть больше, не цѣнить больше и не созидать больше! ахъ, пусть эта великая усталость навсегда останется отъ меня далекой!
Даже въ познаніи чувствую я только радость рожденія и радость становленія моей воли; и если есть невинность въ моемъ познаніи, то потому, что есть въ немъ воля къ рожденію.
Прочь отъ бога и боговъ тянула меня эта воля; и что осталось бы создавать, еслибъ боги — существовали!
Но всегда къ человѣку влечетъ меня сызнова пламенная воля моя къ созиданію; такъ устремляется молотъ на камень.
О, люди, въ камнѣ дремлетъ для меня образъ, образъ моихъ образовъ! Ахъ, онъ долженъ дремать въ самомъ твердомъ, самомъ безобразномъ камнѣ!
Теперь дико устремляется мой молотъ на свою тюрьму. Отъ камня летятъ куски; какое мнѣ дѣло до этого?
Кончить хочу я этотъ образъ: ибо тѣнь подошла ко мнѣ — самая молчаливая, самая легкая приблизилась ко мнѣ!
Красота сверхъ-человѣка приблизилась ко мнѣ, какъ тѣнь. Ахъ, братья мои! Что мнѣ теперь до боговъ!»
Такъ говорилъ Заратустра.
Но так хочет моя созидающая воля, моя судьба. Или, говоря вам откровеннее: такой именно судьбы — хочет моя воля.
Всё чувствующее страдает во мне и находится в темнице: но моя воля всегда приходит ко мне, как освободительница и вестник радости.
Воля освобождает: таково истинное учение о воле и свободе — ему учит вас Заратустра.
Не хотеть больше, не ценить больше и не созидать больше! ах, пусть эта великая усталость навсегда останется от меня далекой!
Даже в познании чувствую я только радость рождения и радость становления моей воли; и если есть невинность в моем познании, то потому, что есть в нём воля к рождению.
Прочь от бога и богов тянула меня эта воля; и что осталось бы создавать, если б боги — существовали!
Но всегда к человеку влечет меня сызнова пламенная воля моя к созиданию; так устремляется молот на камень.
О, люди, в камне дремлет для меня образ, образ моих образов! Ах, он должен дремать в самом твердом, самом безобразном камне!
Теперь дико устремляется мой молот на свою тюрьму. От камня летят куски; какое мне дело до этого?
Кончить хочу я этот образ: ибо тень подошла ко мне — самая молчаливая, самая легкая приблизилась ко мне!
Красота сверхчеловека приблизилась ко мне, как тень. Ах, братья мои! Что мне теперь до богов!»
Так говорил Заратустра.
