«Пока я спалъ, овца принялась объѣдать вѣнокъ изъ плюща на моей головѣ, — и, объѣдая, она говорила: «Заратустра не ученый больше».
И, сказавъ это, она съ пренебреженіемъ отошла въ сторону. Ребенокъ разсказалъ мнѣ объ этомъ.
Люблю я лежать здѣсь, гдѣ играютъ дѣти, вдоль развалившейся стѣны, среди чертополоха и краснаго мака.
Я все еще ученый для дѣтей, а также для чертополоха и краснаго мака Невинны они, даже въ своей злобѣ.
Но для овецъ я уже пересталъ быть ученымъ: такъ хочетъ моя судьба — да будетъ она благословлена!
Ибо истина въ томъ, что ушелъ я изъ дома ученыхъ, и еще захлопнулъ дверь за собою.
Слишкомъ долго сидѣла моя душа голодной за ихъ столомъ; не научился я подобно имъ познанію, какъ грызть орѣхи.
Просторъ люблю я и воздухъ надъ свѣжей землей; лучше буду спать я на воловьихъ шкурахъ, чѣмъ на званіяхъ и почестяхъ ихъ.
Я слишкомъ горячъ, и сгораю отъ собственныхъ мыслей: часто захватываетъ у меня дыханіе. Тогда мнѣ нужно на просторъ, подальше отъ всѣхъ запыленныхъ комнатъ.
Но они прохлаждаются въ прохладной тѣни: они хотятъ во всемъ быть только зрителями и остерегаются сидѣть тамъ, гдѣ солнце жжетъ ступени.
Подобно тѣмъ, кто стоитъ на улицѣ и глазѣетъ на проходящихъ: такъ ждутъ и они и глазѣютъ на мысли, продуманный другими.
«Пока я спал, овца принялась объедать венок из плюща на моей голове, — и, объедая, она говорила: «Заратустра не ученый больше».
И, сказав это, она с пренебрежением отошла в сторону. Ребенок рассказал мне об этом.
Люблю я лежать здесь, где играют дети, вдоль развалившейся стены, среди чертополоха и красного мака.
Я всё еще ученый для детей, а также для чертополоха и красного мака Невинны они, даже в своей злобе.
Но для овец я уже перестал быть ученым: так хочет моя судьба — да будет она благословлена!
Ибо истина в том, что ушел я из дома ученых, и еще захлопнул дверь за собою.
Слишком долго сидела моя душа голодной за их столом; не научился я подобно им познанию, как грызть орехи.
Простор люблю я и воздух над свежей землей; лучше буду спать я на воловьих шкурах, чем на званиях и почестях их.
Я слишком горяч, и сгораю от собственных мыслей: часто захватывает у меня дыхание. Тогда мне нужно на простор, подальше от всех запыленных комнат.
Но они прохлаждаются в прохладной тени: они хотят во всём быть только зрителями и остерегаются сидеть там, где солнце жжет ступени.
Подобно тем, кто стоит на улице и глазеет на проходящих: так ждут и они и глазеют на мысли, продуманный другими.
