тогда собаку обуялъ страхъ: ибо собаки вѣрятъ въ воровъ и призраковъ. И когда я опять услышалъ этотъ вой, я вновь почувствовалъ жалость.
Куда же дѣвался карликъ? И ворота? И паукъ? И наши перешептыванія? Было ли это во снѣ? Или на яву? Я увидѣлъ вдругъ, что стою среди дикихъ скалъ; одинъ, облитый мертвымъ луннымъ свѣтомъ.
Но здѣсь же лежалъ человѣкъ! И собака, съ ощетинившейся шерстью, прыгала и визжала, — и увидѣвъ, что я подошелъ — она снова завыла, она закричала: — слышалъ ли я когда-нибудь, чтобъ собака кричала такъ о помощи?
И, поистинѣ, ничего подобнаго тому, что увидѣлъ я, никогда я не видѣлъ. Я увидѣлъ молодого пастуха, задыхавшагося, корчившагося, съ искаженнымъ лицомъ; изо рта у него висѣла черная, тяжелая змѣя.
Видѣлъ ли я когда-нибудь столько отвращенія и смертельнаго ужаса на одномъ лицѣ? Должно быть, онъ спалъ? Въ это время змѣя заползла ему въ глотку и впилась въ нее.
Моя рука рванула змѣю, рванула; — напрасно! она не вырвала змѣи изъ глотки. Тогда изъ устъ моихъ раздался крикъ: «Откуси! Откуси!
Откуси ей голову!» — такъ кричалъ изъ меня мой ужасъ, моя ненависть, мое отвращеніе, моя жалость, все доброе и все злое во мнѣ слилось въ одинъ общій крикъ.
Вы, смѣльчаки, окружающіе меня! Вы, искатели, испытатели и всѣ, кто плаваетъ подъ коварными парусами по неизслѣдованнымъ морямъ! Вы, любители загадокъ!
Разгадайте же мнѣ загадку, которую я видѣлъ тогда, растолкуйте же мнѣ призракъ, представшій предъ самымъ одинокимъ!
тогда собаку обуял страх: ибо собаки верят в воров и призраков. И когда я опять услышал этот вой, я вновь почувствовал жалость.
Куда же девался карлик? И ворота? И паук? И наши перешептывания? Было ли это во сне? Или на яву? Я увидел вдруг, что стою среди диких скал; один, облитый мертвым лунным светом.
Но здесь же лежал человек! И собака, с ощетинившейся шерстью, прыгала и визжала, — и увидев, что я подошел — она снова завыла, она закричала: — слышал ли я когда-нибудь, чтоб собака кричала так о помощи?
И, поистине, ничего подобного тому, что увидел я, никогда я не видел. Я увидел молодого пастуха, задыхавшегося, корчившегося, с искаженным лицом; изо рта у него висела черная, тяжелая змея.
Видел ли я когда-нибудь столько отвращения и смертельного ужаса на одном лице? Должно быть, он спал? В это время змея заползла ему в глотку и впилась в нее.
Моя рука рванула змею, рванула; — напрасно! она не вырвала змеи из глотки. Тогда из уст моих раздался крик: «Откуси! Откуси!
Откуси ей голову!» — так кричал из меня мой ужас, моя ненависть, мое отвращение, моя жалость, всё доброе и всё злое во мне слилось в один общий крик.
Вы, смельчаки, окружающие меня! Вы, искатели, испытатели и все, кто плавает под коварными парусами по неизследованным морям! Вы, любители загадок!
Разгадайте же мне загадку, которую я видел тогда, растолкуйте же мне призрак, представший пред самым одиноким!
