домляясь о многомъ, такъ что шутя онъ говорилъ о себѣ самомъ: «вотъ рѣка, многими извивами возвращающаяся къ источнику своему!» Ибо онъ хотѣлъ узнать, что случилось съ человѣкомъ въ отсутствіи его: сталъ ли онъ болѣе великимъ, или меньше прежняго. И однажды увидѣлъ онъ рядъ новыхъ домовъ; дивился онъ этому и сказалъ:
«Что означаютъ дома эти? Поистинѣ, не великая душа построила ихъ по своему подобію!
Не глупый ли ребенокъ вынулъ ихъ изъ своего ящика съ игрушками? Пусть бы другой ребенокъ опять уложилъ ихъ въ свой ящикъ!
А эти комнаты и каморки: могутъ ли люди выходить изъ нихъ и входить туда? Онѣ кажутся мнѣ сдѣланными для шелковичныхъ червей, или для кошекъ лакомокъ, который позволяютъ также лакомиться и собою!»
И Заратустра остановился и задумался. Наконецъ онъ сказалъ съ грустью: «Все измельчало!»
Повсюду живу я низкія ворота: кто подобенъ мнѣ, можетъ еще пройти въ нихъ, но — онъ долженъ нагнуться!
О, когда же вернусь я на мою родину, гдѣ я не долженъ болѣе нагибаться — не долженъ болѣе нагибаться передъ маленькими!» — И Заратустра вздохнулъ и устремилъ взоръ свой въ даль.
Но въ тотъ же день сказалъ онъ рѣчь свою объ умаляющей добродѣтели.
«Я хожу среди этихъ людей и дивлюсь: они не прощаютъ мнѣ, что я не завидую добродѣтелямъ ихъ.
Они огрызаются на меня, ибо я говорю ѣмъ: маленькимъ людямъ нужны маленькія добродѣтели, — ибо
домляясь о многом, так что шутя он говорил о себе самом: «вот река, многими извивами возвращающаяся к источнику своему!» Ибо он хотел узнать, что случилось с человеком в отсутствии его: стал ли он более великим, или меньше прежнего. И однажды увидел он ряд новых домов; дивился он этому и сказал:
«Что означают дома эти? Поистине, не великая душа построила их по своему подобию!
Не глупый ли ребенок вынул их из своего ящика с игрушками? Пусть бы другой ребенок опять уложил их в свой ящик!
А эти комнаты и каморки: могут ли люди выходить из них и входить туда? Они кажутся мне сделанными для шелковичных червей, или для кошек лакомок, который позволяют также лакомиться и собою!»
И Заратустра остановился и задумался. Наконец он сказал с грустью: «Всё измельчало!»
Повсюду живу я низкие ворота: кто подобен мне, может еще пройти в них, но — он должен нагнуться!
О, когда же вернусь я на мою родину, где я не должен более нагибаться — не должен более нагибаться перед маленькими!» — И Заратустра вздохнул и устремил взор свой в даль.
Но в тот же день сказал он речь свою об умаляющей добродетели.
«Я хожу среди этих людей и дивлюсь: они не прощают мне, что я не завидую добродетелям их.
Они огрызаются на меня, ибо я говорю ем: маленьким людям нужны маленькие добродетели, — ибо
