Ахъ, даже въ ихъ лицемѣріе залетѣло любопытство моего взора; и я хорошо угадалъ ихъ счастіе мухи и ихъ жужжаніе на освѣщенномъ солнцемъ оконномъ стеклѣ.
Сколько вижу я доброты, столько слабости. Сколько справедливости и состраданія, столько слабости.
Всѣ они круглы, аккуратны и благосклонны другъ къ другу, какъ круглы, аккуратны и благосклонны песчинки одна къ другой.
Скромно обнять маленькое счастье — это называютъ они «покорностью Провидѣнію»! и при этомъ они уже скромно косятся на новое маленькое счастье.
Въ сущности, въ своей простотѣ, они желаютъ лишь одного: чтобъ никто не причинялъ имъ страданія. Поэтому они предупредительны къ каждому и дѣлаютъ ему добро.
Но это трусость: хотя бы и называлась она «добродѣтелью».
И когда этимъ маленькимъ людямъ случается говорить грубо: я слышу въ голосѣ ихъ лишь хрипоту, — ибо всякое дуновеніе вѣтра дѣлаетъ ихъ хриплыми.
Хитры они, и у добродѣтелей ихъ хитрые пальцы. Но имъ недостаетъ кулаковъ, ихъ пальцы не умѣютъ сжиматься въ кулакъ.
Добродѣтелью считаютъ они все, что дѣлаетъ скромнымъ и ручнымъ: такъ превратили они волка въ собаку и самого человѣка въ лучшее домашнее животное человѣка.
«Мы сѣли между двухъ стульевъ» — такъ говоритъ мнѣ улыбка ихъ — одинаково далеко отъ умирающихъ гладіаторовъ и довольныхъ свиней».
Но это — посредственность: хотя бы и называлась она умѣренностью.
Ах, даже в их лицемерие залетело любопытство моего взора; и я хорошо угадал их счастье мухи и их жужжание на освещенном солнцем оконном стекле.
Сколько вижу я доброты, столько слабости. Сколько справедливости и сострадания, столько слабости.
Все они круглы, аккуратны и благосклонны друг к другу, как круглы, аккуратны и благосклонны песчинки одна к другой.
Скромно обнять маленькое счастье — это называют они «покорностью Провидению»! и при этом они уже скромно косятся на новое маленькое счастье.
В сущности, в своей простоте, они желают лишь одного: чтоб никто не причинял им страдания. Поэтому они предупредительны к каждому и делают ему добро.
Но это трусость: хотя бы и называлась она «добродетелью».
И когда этим маленьким людям случается говорить грубо: я слышу в голосе их лишь хрипоту, — ибо всякое дуновение ветра делает их хриплыми.
Хитры они, и у добродетелей их хитрые пальцы. Но им недостает кулаков, их пальцы не умеют сжиматься в кулак.
Добродетелью считают они всё, что делает скромным и ручным: так превратили они волка в собаку и самого человека в лучшее домашнее животное человека.
«Мы сели между двух стульев» — так говорит мне улыбка их — одинаково далеко от умирающих гладиаторов и довольных свиней».
Но это — посредственность: хотя бы и называлась она умеренностью.
