Любите, пожалуй, своего ближняго, какъ себя, — но прежде всего будьте такими, которые любятъ самихъ себя —
— любятъ великой любовью, любятъ великимъ трезрѣніемъ!» Такъ говоритъ Заратустра, нечестивецъ. —
Но что говорю я тамъ, гдѣ нѣтъ ни у кого моихъ ушей! Здѣсь еще цѣлымъ часомъ рано для меня.
Свой собственный провозвѣстникъ я среди этихъ людей, свой собственный крикъ пѣтуха среди темныхъ улицъ.
Но приближается ихъ часъ! Приближается также и мой! Часъ отъ часу становятся они меньше, бѣднѣе, безплоднѣе, — бѣдная трава, бѣдная земля!
И скоро будутъ они стоять, подобно сухой степной травѣ, и поистинѣ, усталые отъ себя самихъ; — и томимые скорѣе жаждой огня, чѣмъ воды!
О, благословенный часъ молнію. О, тайна передъ полуднемъ. — въ блуждающіе огни нѣкогда превращу я ихъ и въ провозвѣстниковъ огненными языками:
— возвѣщать будутъ они нѣкогда огненными языками: Онъ приближается, онъ близокъ, великій полдень!»
Такъ говорилъ Заратустра.
«Зима, злая гостья, сидитъ у меня въ домѣ; посинѣли мои руки отъ ня дружескихъ рукопожатій.
Я уважаю ее, эту злую гостью, но охотно оставляю не сидѣть одну. Я люблю убѣгать отъ нея; и если бѣжишь хорошо, то и убѣгаешь отъ нея!
Любите, пожалуй, своего ближнего, как себя, — но прежде всего будьте такими, которые любят самих себя —
— любят великой любовью, любят великим трезрением!» Так говорит Заратустра, нечестивец. —
Но что говорю я там, где нет ни у кого моих ушей! Здесь еще целым часом рано для меня.
Свой собственный провозвестник я среди этих людей, свой собственный крик петуха среди темных улиц.
Но приближается их час! Приближается также и мой! Час от часу становятся они меньше, беднее, бесплоднее, — бедная трава, бедная земля!
И скоро будут они стоять, подобно сухой степной траве, и поистине, усталые от себя самих; — и томимые скорее жаждой огня, чем воды!
О, благословенный час молнию. О, тайна перед полуднем. — в блуждающие огни некогда превращу я их и в провозвестников огненными языками:
— возвещать будут они некогда огненными языками: Он приближается, он близок, великий полдень!»
Так говорил Заратустра.
«Зима, злая гостья, сидит у меня в доме; посинели мои руки от ня дружеских рукопожатий.
Я уважаю ее, эту злую гостью, но охотно оставляю не сидеть одну. Я люблю убегать от неё; и если бежишь хорошо, то и убегаешь от неё!
