подошелъ онъ неожиданно къ воротамъ большаго города: но здѣсь бросился къ нему съ распростертыми руками бѣснующійся шутъ и преградилъ ему дорогу. Это былъ тотъ самый шутъ, котораго народъ называлъ «обезьяной Заратустры:» ибо онъ кое-что перенялъ изъ манеры его говорить и любилъ заимствовать изъ сокровищницы его мудрости. И шутъ такъ говорилъ къ Заратустрѣ:
«О, Заратустра, здѣсь большой городъ: тебѣ здѣсь нечего искать, а потерять ты можешь все.
Къ чему захотѣлъ ты пойти въ эту грязь? Пожалѣй свои ноги! Плюнь лучше на городскія ворота и — вернись назадъ!
Здѣсь адъ для мыслей отшельника: здѣсь великія мысли кипятятся живьемъ и развариваются на маленькія.
Здѣсь разлагаются всѣ великія чувства: здѣсь могутъ шумѣть только маленькія высохшія чувства!
Развѣ ты не слышишь запаха бойни и харчевни духа? Развѣ не стоить надъ этимъ городомъ смрадъ отъ умерщвленнаго духа?
Развѣ не видишь ты, что души висятъ здѣсь, точно мягкія, грязныя тряпки? — И они дѣлаютъ еще газеты изъ этихъ тряпокъ!
Развѣ не слышишь ты, что духъ превратился здѣсь въ простую игру словъ? Отвратительныя слова-помои извергаетъ онъ! — И они дѣлаютъ еще газеты изъ этихъ словъ-помоевъ!
Они гонятъ другъ друга и не знаютъ, куда? Они распаляютъ другъ друга и не знаютъ, зачѣмъ? Они гремятъ своей жестью, они звенятъ своимъ золотомъ.
Они холодны и ищутъ себѣ тепла въ винѣ; они разгорячены и ищутъ прохлады у застывшихъ умовъ; всѣ они хилы и больны общественнымъ мнѣніемъ,
подошел он неожиданно к воротам большего города: но здесь бросился к нему с распростертыми руками беснующийся шут и преградил ему дорогу. Это был тот самый шут, которого народ называл «обезьяной Заратустры:» ибо он кое-что перенял из манеры его говорить и любил заимствовать из сокровищницы его мудрости. И шут так говорил к Заратустре:
«О, Заратустра, здесь большой город: тебе здесь нечего искать, а потерять ты можешь всё.
К чему захотел ты пойти в эту грязь? Пожалей свои ноги! Плюнь лучше на городские ворота и — вернись назад!
Здесь ад для мыслей отшельника: здесь великие мысли кипятятся живьем и развариваются на маленькие.
Здесь разлагаются все великие чувства: здесь могут шуметь только маленькие высохшие чувства!
Разве ты не слышишь запаха бойни и харчевни духа? Разве не стоить над этим городом смрад от умерщвленного духа?
Разве не видишь ты, что души висят здесь, точно мягкие, грязные тряпки? — И они делают еще газеты из этих тряпок!
Разве не слышишь ты, что дух превратился здесь в простую игру слов? Отвратительные слова-помои извергает он! — И они делают еще газеты из этих слов-помоев!
Они гонят друг друга и не знают, куда? Они распаляют друг друга и не знают, зачем? Они гремят своей жестью, они звенят своим золотом.
Они холодны и ищут себе тепла в вине; они разгорячены и ищут прохлады у застывших умов; все они хилы и больны общественным мнением,
