«подуй на эти листья, о, Заратустра, чтобъ все поблекшее скорѣй улетѣло отъ тебя!»
«Мы опять стали набожны» такъ признаются эти отступники; и многіе изъ нихъ еще слишкомъ малодушны, чтобъ признаться.
Имъ смотрю я въ глаза, имъ говорю я въ лицо и въ румянецъ ихъ щекъ: вы тѣ, что опять молитесь!
Но это позоръ, молиться! Не для всѣхъ, а для тебя и для меня, и для тѣхъ, у кого въ головѣ есть совѣсть. Для тебя это позоръ, молиться!
Ты знаешь хорошо: твой малодушный демонъ, сидящій въ тебѣ, охотно складывѣющій руки и опускающій ихъ на колѣни, и любящій удобства: этотъ малодушный демонъ говоритъ тебѣ: «ѣсть богъ!»
Но потому ты и принадлежишь къ боящимся свѣта, къ тѣмъ, кому свѣтъ не даетъ покою; теперь долженъ ты съ каждымъ днемъ все глубже засовывать голову свою въ тьму и смрадъ!
И поистинѣ, ты хорошо выбралъ часъ: ибо теперь вновь начинаютъ вылетать ночныя птицы. Часъ насталъ для всѣхъ боящихся свѣта, часъ остановки, когда они не «останавливаются».
Я слышу и чувствую: насталъ ихъ часъ для охоты и торжественныхъ шествій не для дикой охоты, а для мягкой, вялой и выслѣживающей охоты людей тихо ступающихъ и тихо молящихся,
— для охоты на чувствительныхъ ханжей: всѣ мышеловки для сердецъ теперь опять разставлены! И гдѣ
«подуй на эти листья, о, Заратустра, чтоб всё поблекшее скорей улетело от тебя!»
«Мы опять стали набожны» так признаются эти отступники; и многие из них еще слишком малодушны, чтоб признаться.
Им смотрю я в глаза, им говорю я в лицо и в румянец их щек: вы те, что опять молитесь!
Но это позор, молиться! Не для всех, а для тебя и для меня, и для тех, у кого в голове есть совесть. Для тебя это позор, молиться!
Ты знаешь хорошо: твой малодушный демон, сидящий в тебе, охотно складывеющий руки и опускающий их на колени, и любящий удобства: этот малодушный демон говорит тебе: «есть бог!»
Но потому ты и принадлежишь к боящимся света, к тем, кому свет не дает покою; теперь должен ты с каждым днем всё глубже засовывать голову свою в тьму и смрад!
И поистине, ты хорошо выбрал час: ибо теперь вновь начинают вылетать ночные птицы. Час настал для всех боящихся света, час остановки, когда они не «останавливаются».
Я слышу и чувствую: настал их час для охоты и торжественных шествий не для дикой охоты, а для мягкой, вялой и выслеживающей охоты людей тихо ступающих и тихо молящихся,
— для охоты на чувствительных ханжей: все мышеловки для сердец теперь опять расставлены! И где
