ни поднимаю я завѣсы, отовсюду вылетаетъ ночная бабочка.
Не сидѣла ли она, спрятавшись вмѣстѣ съ другой ночной бабочкой? Ибо всюду чувствую я присутствіе маленькихъ скрытыхъ общинъ; а гдѣ существуютъ пріюты, тамъ существуютъ новые богомольцы и смрадъ отъ богомольцевъ.
Они сидятъ по цѣлымъ вечерамъ другъ у друга и говорятъ: «будемъ опять какъ малыя дѣти и станемъ взывать къ милосердному богу!» — устами и желудкомъ, которые испорчены набожными кондитерами.
Или они смотрятъ долгими вечерами на хитраго, подстерегающаго паука крестовика, который самъ проповѣдуетъ мудрость паукамъ и такъ учитъ ихъ: «подъ крестами хорошо ткать паутину!»
Или они сидятъ по цѣлымъ днямъ съ удочками у болота и потому считаютъ себя глубокими; но кто удитъ тамъ, гдѣ нѣтъ рыбы, того не назову я даже поверхностнымъ!
Или они съ благочестивой радостью учатся играть на арфѣ у пѣвца-поэта, который хотѣлъ бы своей игрою проникнуть въ сердца молодыхъ бабенокъ: — ибо усталъ онъ отъ старыхъ бабъ и ихъ похвалъ.
Или они поучаются страху у полусумасшедшаго ученаго, ожидающаго въ темныхъ комнатахъ появлѣнія духовъ, — тогда какъ ихъ духъ совсѣмъ покинулъ ихъ!
Или они слушаютъ старого бродягу музыканта, который научился у печальныхъ вѣтровъ рыданію звуковъ; теперь вторитъ онъ вѣтру и въ звукахъ печали проповѣдуетъ скорбь.
А иные изъ нихъ сдѣлались даже ночными сторожами: они научились теперь трубить въ рогъ, дѣлать ночной обходъ и будить прошлое, давно уже уснувшее.
ни поднимаю я завесы, отовсюду вылетает ночная бабочка.
Не сидела ли она, спрятавшись вместе с другой ночной бабочкой? Ибо всюду чувствую я присутствие маленьких скрытых общин; а где существуют приюты, там существуют новые богомольцы и смрад от богомольцев.
Они сидят по целым вечерам друг у друга и говорят: «будем опять как малые дети и станем взывать к милосердному богу!» — устами и желудком, которые испорчены набожными кондитерами.
Или они смотрят долгими вечерами на хитрого, подстерегающего паука крестовика, который сам проповедует мудрость паукам и так учит их: «под крестами хорошо ткать паутину!»
Или они сидят по целым дням с удочками у болота и потому считают себя глубокими; но кто удит там, где нет рыбы, того не назову я даже поверхностным!
Или они с благочестивой радостью учатся играть на арфе у певца-поэта, который хотел бы своей игрою проникнуть в сердца молодых бабенок: — ибо устал он от старых баб и их похвал.
Или они поучаются страху у полусумасшедшего ученого, ожидающего в темных комнатах появления духов, — тогда как их дух совсем покинул их!
Или они слушают старого бродягу музыканта, который научился у печальных ветров рыданию звуков; теперь вторит он ветру и в звуках печали проповедует скорбь.
А иные из них сделались даже ночными сторожами: они научились теперь трубить в рог, делать ночной обход и будить прошлое, давно уже уснувшее.
