не есть ли еще большее наслажденіе, чѣмъ брать?» — Это была покинутость.
«И помнишь ли ты еще, о, Заратустра? Когда приблизилась твоя тишина и гнала тебя прочь отъ тебя самого, когда говорила она злымъ шопотомъ; «Скажи свое слово, и умри!»
«— когда она заставила тебя сожалѣть о всякомъ твоемъ ожиданіи и молчаніи и приводила въ уныніе твое кроткое мужество. Это была покинутость!»
О, уединеніе! Ты, уединеніе, отчизна моя! Какъ блаженно и нѣжно говоритъ мнѣ твой голосъ!
Мы не спрашиваемъ другъ друга, мы не жалуемся другъ другу, мы открыто идемъ вмѣстѣ въ открытый двери.
Ибо открыто у тебя и свѣтло: и даже часы бѣгутъ здѣсь болѣе легкими шагами Въ темнотѣ время гнететъ больше, чѣмъ при свѣтѣ.
Здѣсь раскрываются мнѣ слова и хранилища словъ всякаго бытія: здѣсь всякое бытіе хочетъ стать словомъ, всякое становленіе хочетъ здѣсь научиться у меня говорить.
Но тамъ внизу — всякая рѣчь напрасна! Тамъ забыть и пройти мимо — лучшая мудрость: этому — научился я теперь!
Кто хотѣлъ бы все понять у людей, долженъ былъ бы ко всему прикоснуться. Но для этого у меня слишкомъ чистыя руки.
Я не хочу уже вдыхать дыханія ихъ; ахъ, зачѣмъ я такъ долго жилъ среди шума и зловоннаго дыханія ихъ!
О, блаженная тишина вокругъ меня! О, чистый запахъ вокругъ меня! О, какъ вдыхаетъ эта тишина полною грудью чистое дыханіе! О, какъ она прислушивается, эта блаженная тишина!
не есть ли еще большее наслаждение, чем брать?» — Это была покинутость.
«И помнишь ли ты еще, о, Заратустра? Когда приблизилась твоя тишина и гнала тебя прочь от тебя самого, когда говорила она злым шёпотом; «Скажи свое слово, и умри!»
«— когда она заставила тебя сожалеть о всяком твоем ожидании и молчании и приводила в уныние твое кроткое мужество. Это была покинутость!»
О, уединение! Ты, уединение, отчизна моя! Как блаженно и нежно говорит мне твой голос!
Мы не спрашиваем друг друга, мы не жалуемся друг другу, мы открыто идем вместе в открытый двери.
Ибо открыто у тебя и светло: и даже часы бегут здесь более легкими шагами В темноте время гнетет больше, чем при свете.
Здесь раскрываются мне слова и хранилища слов всякого бытия: здесь всякое бытие хочет стать словом, всякое становление хочет здесь научиться у меня говорить.
Но там внизу — всякая речь напрасна! Там забыть и пройти мимо — лучшая мудрость: этому — научился я теперь!
Кто хотел бы всё понять у людей, должен был бы ко всему прикоснуться. Но для этого у меня слишком чистые руки.
Я не хочу уже вдыхать дыхания их; ах, зачем я так долго жил среди шума и зловонного дыхания их!
О, блаженная тишина вокруг меня! О, чистый запах вокруг меня! О, как вдыхает эта тишина полною грудью чистое дыхание! О, как она прислушивается, эта блаженная тишина!
