«Ахъ, его самое злое такъ ничтожно! Ахъ, его самое лучшее такъ ничтожно!»
Великое отвращеніе къ человѣку, оно душило меня и заползло мнѣ въ глотку: и что прорицатель предсказывалъ: «Все равно, ничто не вознаграждается, знаніе душитъ».
Долгія сумерки тянулись предо мною, смертельно усталая, пьяная до смерти печаль, которая говорила, зѣвая во весь ротъ.
«Вѣчно возвращается человѣкъ, отъ котораго усталъ ты, маленькій человѣкъ» — такъ зѣвала печаль моя, потягивалась и не могла заснуть..
Въ пещеру превратилась для меня человѣческая земля, ея грудь ввалилась, все живущее стало для меня человѣческой гнилью, костями и развалинами прошлаго.
Мои вздохи сидѣли на всѣхъ человѣческихъ могилахъ и не могли встать; мои вздохи и вопросы кричали, давились, грызли и жаловились день и ночь:
— «ахъ, человѣкъ вѣчно возвращается! Маленькій человѣкъ вѣчно возвращается!»
Нагими видѣлъ я нѣкогда обоихъ, самаго большого и самаго маленькаго человѣка: слишкомъ похожи они другъ на друга, — еще слишкомъ человѣкъ даже самый большой человѣкъ!
Слишкомъ малъ самый большой! — Это было отвращеніе мое къ человѣку! А вѣчное возвращеніе даже самаго маленькаго человѣка! — Это было отвращеніе мое ко всякому существованію!
Ахъ, отвращеніе! отвращеніе! отвращеніе!» Такъ говорилъ Заратустра, вздыхая и дрожа, ибо онъ вспомнилъ о своей болѣзни. Но тутъ звѣри его не дали ему продолжать.
«Ах, его самое злое так ничтожно! Ах, его самое лучшее так ничтожно!»
Великое отвращение к человеку, оно душило меня и заползло мне в глотку: и что прорицатель предсказывал: «Всё равно, ничто не вознаграждается, знание душит».
Долгия сумерки тянулись предо мною, смертельно усталая, пьяная до смерти печаль, которая говорила, зевая во весь рот.
«Вечно возвращается человек, от которого устал ты, маленький человек» — так зевала печаль моя, потягивалась и не могла заснуть..
В пещеру превратилась для меня человеческая земля, её грудь ввалилась, всё живущее стало для меня человеческой гнилью, костями и развалинами прошлого.
Мои вздохи сидели на всех человеческих могилах и не могли встать; мои вздохи и вопросы кричали, давились, грызли и жаловились день и ночь:
— «ах, человек вечно возвращается! Маленький человек вечно возвращается!»
Нагими видел я некогда обоих, самого большого и самого маленького человека: слишком похожи они друг на друга, — еще слишком человек даже самый большой человек!
Слишком мал самый большой! — Это было отвращение мое к человеку! А вечное возвращение даже самого маленького человека! — Это было отвращение мое ко всякому существованию!
Ах, отвращение! отвращение! отвращение!» Так говорил Заратустра, вздыхая и дрожа, ибо он вспомнил о своей болезни. Но тут звери его не дали ему продолжать.
