поистинѣ! не о себѣ и не о тѣни своей, — онъ внезапно испугался и вздрогнулъ: ибо онъ увидѣлъ рядомъ со своею тѣнью еще другую тѣнь. И едва онъ успѣлъ оглянуться и быстро встать, какъ увидѣлъ вблизи себя прорицателя, того самаго, котораго онъ однажды кормилъ и поилъ за столомъ своимъ, провозвѣстника великой усталости, учившаго: «Все одинаково, не стоитъ ничего дѣлать, въ мірѣ нѣтъ смысла, знаніе душитъ». Но тѣмъ временемъ измѣнилось лицо его; и когда Заратустра взглянулъ ему въ глаза, вторично испугалось сердце его: такъ много дурныхъ предсказанію и пепельносѣрыхъ молнію пробѣжало по этому лицу.
Прорицатель: почувствовавшій, что произошло въ душѣ Заратустры, провелъ рукою по лицу своему, какъ бы желая стерѣть его; то же сдѣлалъ и Заратустра. И когда они оба, молча, такъ оправились и подкрѣпили себя, они подали другъ другу руку, чтобъ показать, что желаютъ узнать одинъ другого.
«Милости просимъ, предсказатель великой усталости, сказалъ Заратустра, ты не напрасно однажды былъ гостемъ за моимъ столомъ. Также и сегодня ѣшь и пей у меня, и прости, если веселый старикъ сядетъ за столъ вмѣстѣ съ тобою!» — «Веселый старикъ? отвѣчалъ прорицатель, качая головою: но кѣмъ бы ты ни былъ, или кѣмъ бы ты ни хотѣлъ быть, о, Заратустра, тебѣ не долго оставаться здѣсь наверху, — твой челнъ скоро не будетъ лежать на сушѣ!» — «Развѣ я лежу на сушѣ?» спросилъ Заратустра, смѣясь. — «Волны вокругъ горы твоей, отвѣчалъ прорицатель, все поднимаются и поднимаются, волны великой нищеты и печали: скоро онѣ поднимутъ челнъ твой и унесутъ тебя отсюда». — Заратустра молчалъ и удивлялся. — «Развѣ ты еще ничего не слышишь? продолжалъ прорицатель:
поистине! не о себе и не о тени своей, — он внезапно испугался и вздрогнул: ибо он увидел рядом со своею тенью еще другую тень. И едва он успел оглянуться и быстро встать, как увидел вблизи себя прорицателя, того самого, которого он однажды кормил и поил за столом своим, провозвестника великой усталости, учившего: «Всё одинаково, не стоит ничего делать, в мире нет смысла, знание душит». Но тем временем изменилось лицо его; и когда Заратустра взглянул ему в глаза, вторично испугалось сердце его: так много дурных предсказанию и пепельно-серых молнию пробежало по этому лицу.
Прорицатель: почувствовавший, что произошло в душе Заратустры, провел рукою по лицу своему, как бы желая стереть его; то же сделал и Заратустра. И когда они оба, молча, так оправились и подкрепили себя, они подали друг другу руку, чтоб показать, что желают узнать один другого.
«Милости просим, предсказатель великой усталости, сказал Заратустра, ты не напрасно однажды был гостем за моим столом. Также и сегодня ешь и пей у меня, и прости, если веселый старик сядет за стол вместе с тобою!» — «Веселый старик? отвечал прорицатель, качая головою: но кем бы ты ни был, или кем бы ты ни хотел быть, о, Заратустра, тебе не долго оставаться здесь наверху, — твой челн скоро не будет лежать на суше!» — «Разве я лежу на суше?» спросил Заратустра, смеясь. — «Волны вокруг горы твоей, отвечал прорицатель, всё поднимаются и поднимаются, волны великой нищеты и печали: скоро они поднимут челн твой и унесут тебя отсюда». — Заратустра молчал и удивлялся. — «Разве ты еще ничего не слышишь? продолжал прорицатель:
