Нѣтъ болѣе тяжкаго несчастія во всѣхъ человѣческихъ судьбахъ, какъ если сильные земли не суть также и первые люди. Тогда все становится лживымъ, кривымъ и чудовищнымъ.
И когда они бываютъ даже послѣдними и болѣе скотами, чѣмъ людьми: тогда поднимается и поднимается толпа въ цѣнѣ и, наконецъ, говоритъ даже добродѣтель толпы: «смотри, лишь я добродѣтель!» —
«Что слышалъ я только что? отвѣчалъ Заратустра; какая мудрость у королей! Я восхищенъ, и поистинѣ, мнѣ очень хочется облечь это въ риѳмы! —
— это будетъ, быть можетъ, риѳмы, которыя не годятся для ушей каждаго. Я разучился давно уже обращать вниманіе на длинныя уши. Ну, что-жъ! Впередъ!
(Но тутъ случилось, что и оселъ также заговорилъ: но онъ сказалъ отчетливо и съ злымъ умысломъ: И А).
|
Однажды — въ первый годъ по Рождествѣ Христа — |
Короли наслаждались этими риѳмами Заратустры; но король направо сказалъ: «О, Заратустра, какъ хорошо сдѣлали мы, что отправились повидать тебя!
Ибо враги твои показывали намъ образъ твой въ своемъ зеркалѣ: тамъ являлся ты въ образѣ де-
Нет более тяжкого несчастья во всех человеческих судьбах, как если сильные земли не суть также и первые люди. Тогда всё становится лживым, кривым и чудовищным.
И когда они бывают даже последними и более скотами, чем людьми: тогда поднимается и поднимается толпа в цене и, наконец, говорит даже добродетель толпы: «смотри, лишь я добродетель!» —
«Что слышал я только что? отвечал Заратустра; какая мудрость у королей! Я восхищен, и поистине, мне очень хочется облечь это в рифмы! —
— это будет, быть может, рифмы, которые не годятся для ушей каждого. Я разучился давно уже обращать внимание на длинные уши. Ну, что ж! Вперед!
(Но тут случилось, что и осел также заговорил: но он сказал отчетливо и с злым умыслом: И А).
|
Однажды — в первый год по Рождестве Христа — |
Короли наслаждались этими рифмами Заратустры; но король направо сказал: «О, Заратустра, как хорошо сделали мы, что отправились повидать тебя!
Ибо враги твои показывали нам образ твой в своем зеркале: там являлся ты в образе де-
