И Заратустра все бѣжалъ, и не находилъ никого больше. Онъ былъ одинъ и продолжалъ встрѣчать только себя, онъ наслаждался и упивался своимъ одиночествомъ, и думалъ о хорошихъ вещахъ, — въ теченіе цѣлыхъ часовъ. Въ полуденный часъ, когда солнце стояло прямо надъ головой Заратустры, проходилъ онъ мимо стараго дерева, кривого и суковатаго, которое кругомъ было охвачено богатой любовью виноградной лозы и скрыто отъ себя самого: съ наго свѣшивались путнику въ изобиліи желтые грозди. Тогда захотѣлось ему утолить маленькую жажду и сорвать одну кисть; но едва протянулъ онъ къ ней руку, какъ овладѣло имъ другое желаніе, болѣе сильное: лечь подъ деревомъ въ самый полдѣнь и уснуть.
Такъ и сдѣлалъ Заратустра; и только что онъ легъ на землю, среди таинственной тиши пестраго луга, какъ забылъ уже о твоей маленькой жаждѣ и заснулъ. Ибо, какъ гласитъ поговорка Заратустры: одно бываетъ необходимѣе другого. Только глаза его оставались открытыми; — ибо они не могли до сыта насмотрѣться и насладиться деревомъ и любовью къ нему виноградной лозы. Но засыпая, такъ говорилъ Заратустра въ сердцѣ твоемъ:
«Тиша! Тиша! На сталъ ли міръ совершененъ? Что-жъ однако происходитъ со мной?
Какъ легкій вѣтерокъ невидимо танцуетъ по гладкому морю, легкій какъ перышко: такъ — сонъ танцуетъ на мнѣ.
И Заратустра всё бежал, и не находил никого больше. Он был один и продолжал встречать только себя, он наслаждался и упивался своим одиночеством, и думал о хороших вещах, — в течение целых часов. В полуденный час, когда солнце стояло прямо над головой Заратустры, проходил он мимо старого дерева, кривого и суковатого, которое кругом было охвачено богатой любовью виноградной лозы и скрыто от себя самого: с наго свешивались путнику в изобилии желтые грозди. Тогда захотелось ему утолить маленькую жажду и сорвать одну кисть; но едва протянул он к ней руку, как овладело им другое желание, более сильное: лечь под деревом в самый полдень и уснуть.
Так и сделал Заратустра; и только что он лег на землю, среди таинственной тиши пестрого луга, как забыл уже о твоей маленькой жажде и заснул. Ибо, как гласит поговорка Заратустры: одно бывает необходимее другого. Только глаза его оставались открытыми; — ибо они не могли до сыта насмотреться и насладиться деревом и любовью к нему виноградной лозы. Но засыпая, так говорил Заратустра в сердце твоем:
«Тиша! Тиша! На стал ли мир совершенен? Что ж однако происходит со мной?
Как легкий ветерок невидимо танцует по гладкому морю, легкий как перышко: так — сон танцует на мне.
