Въ немъ также и овцу терзаешь ты,
Терзаешь, радуясь.
Твое блаженство въ этомъ.
Блаженство злой пантеры и орла,
Блаженство скомороха и поэта.
Когда яснѣетъ воздухъ и луна
Серпомъ зеленоватымъ между тучекъ,
Среди полосъ пурпурныхъ вдругъ мелькнувши,
Прокрадется, завистливо, какъ врагъ,
Дневного свѣта врагъ —
Она все ближе, ближе подступаетъ,
Подрѣзывая тайно, постепенно
Ковры изъ розъ, гирляндами висящихъ,
Пока цвѣты съ головкой поблѣднѣвшей
Не опрокинутся въ ночную тьму,
Такъ я упалъ когда-то съ высоты,
Гдѣ въ сновидѣньяхъ правды я носился —
Вѣсь полный ощущеній дня и свѣта,
Упалъ я навзничь въ тьму вечерней тѣни,
Испепеленный правдою одною
И жаждущій единой этой правды —
Ты помнишь ли еще, горячая душа,
Какъ мы тогда томились этой жаждой,
Томились тѣмъ, что ты въ изгнаньи вѣчномъ
Отъ всякой правды далеко,
Лишь скоморохъ, поэтъ и только.
В нём также и овцу терзаешь ты,
Терзаешь, радуясь.
Твое блаженство в этом.
Блаженство злой пантеры и орла,
Блаженство скомороха и поэта.
Когда яснеет воздух и луна
Серпом зеленоватым между тучек,
Среди полос пурпурных вдруг мелькнувши,
Прокрадется, завистливо, как враг,
Дневного света враг —
Она всё ближе, ближе подступает,
Подрезывая тайно, постепенно
Ковры из роз, гирляндами висящих,
Пока цветы с головкой побледневшей
Не опрокинутся в ночную тьму,
Так я упал когда-то с высоты,
Где в сновидениях правды я носился —
Весь полный ощущений дня и света,
Упал я навзничь в тьму вечерней тени,
Испепеленный правдою одною
И жаждущий единой этой правды —
Ты помнишь ли еще, горячая душа,
Как мы тогда томились этой жаждой,
Томились тем, что ты в изгнании вечном
От всякой правды далеко,
Лишь скоморох, поэт и только.
