Ну, что-жъ! Они старые люди: они выздоравливаютъ по своему, они смѣются по своему; мои уши выносили еще худшее и не дѣлались отъ того раздражительными.
Этотъ день — побѣда: онъ удаляется ужѣ, онъ бѣжитъ, духъ тяжести, мой старый смертельный врагъ! Какъ хорошо хочетъ кончиться этотъ день, такъ дурно и тяжело начавшійся.
И кончиться хочетъ онъ. Уже настаетъ вечеръ! по морю скачетъ онъ, добрый всадникъ! Какъ онъ качается на своихъ пурпурныхъ сѣдлахъ, онъ, блаженный, возвращающійся домой.
Небо ясное смотритъ, міръ покоится глубоко: о, всѣ вы, странные люди, пришедшіе ко мнѣ, право, стоитъ жить у меня!»
Такъ говорилъ Заратустра. И снова крикъ и смѣхъ высшихъ людей послышался изъ пещеры. И Заратустра продолжалъ.
«Они идутъ на удочку, приманка моя дѣйствуетъ, и отъ нихъ отступаетъ врагъ ихъ, духъ тяжести. Уже учатся они смѣяться сами надъ собой; такъ ли слышу я?
Моя пища мужей дѣйствуетъ, мои изреченія сочныя и сильныя: и, поистинѣ, я не кормилъ ихъ овощами, отъ которыхъ пучитъ животъ! Но пищею воиновъ, пищею завоевателей: новыя желанія пробудилъ я въ нихъ.
Новыя надежды явились въ рукахъ и ногахъ ихъ, сердцѣ ихъ потягивается. Они находятъ новыя слова, скоро духъ ихъ будетъ дышать дерзновеніемъ.
Такая пища, конечно, не для дѣтей, и не для томныхъ женщинъ, молодыхъ и старыхъ. Нужны иныя средствѣ чтобъ убѣдить ихъ внутренности; я не врачъ и не учитель ихъ.
Ну, что ж! Они старые люди: они выздоравливают по своему, они смеются по своему; мои уши выносили еще худшее и не делались от того раздражительными.
Этот день — победа: он удаляется уже, он бежит, дух тяжести, мой старый смертельный враг! Как хорошо хочет кончиться этот день, так дурно и тяжело начавшийся.
И кончиться хочет он. Уже настает вечер! по морю скачет он, добрый всадник! Как он качается на своих пурпурных седлах, он, блаженный, возвращающийся домой.
Небо ясное смотрит, мир покоится глубоко: о, все вы, странные люди, пришедшие ко мне, право, стоит жить у меня!»
Так говорил Заратустра. И снова крик и смех высших людей послышался из пещеры. И Заратустра продолжал.
«Они идут на удочку, приманка моя действует, и от них отступает враг их, дух тяжести. Уже учатся они смеяться сами над собой; так ли слышу я?
Моя пища мужей действует, мои изречения сочные и сильные: и, поистине, я не кормил их овощами, от которых пучит живот! Но пищею воинов, пищею завоевателей: новые желания пробудил я в них.
Новые надежды явились в руках и ногах их, сердце их потягивается. Они находят новые слова, скоро дух их будет дышать дерзновением.
Такая пища, конечно, не для детей, и не для томных женщин, молодых и старых. Нужны иные средстве чтоб убедить их внутренности; я не врач и не учитель их.
