что митрополиту не подобает и знать про такие места и знать, посещаю я их или нет (все это в комических тонах)… Мне даже некогда было туда ездить: все это были мелкие дрязги, мелкие истории! Мое впечатление было, что Питирим был в руках у всей этой компании. Мудролюбов, это человек дела, старый консисторский секретарь: он все знал — все делопроизводство. Первым делом обер-прокурора синода было увольнение Мудролюбова из синода, когда, по требованию Штюрмера, его взяли в Министерство Внутренних Дел управляющим духовными делами; а потом его сделали чуть ли не директором канцелярии синода (при новом обер-прокуроре). Вот это весь кружок. Моя задача состояла в том, чтобы выяснить, кто из них является шпионом и кто занимается мелкими делишками, чтобы заработать хлеб… Это разделение было в высокой степени трудно. Не могу с ясностью сказать, что такое вся эта компания (и Волынский и др.); может быть, они и шпионили, но уловить их я не мог… А в грязных делах они участвовали. Политического же давления они не оказывали, т.-е. они мне не попались в этом…
Председатель. — Т.-е. в шпионаже или в политическом давлении не попались?
Хвостов. — Теперь, когда я ушел, ген. Глобачев (начальник охранного отделения) выразил одному моему знакомому свое сожаление, что я относился к начальнику охранного отделения с недоверием и не спросил его об этом кружке, потому что он мне мог указать, кого нужно было и как обыскать, так что я бы знал, кого надо было искать и арестовывать. Я не был с ним откровенен; я только принимал его доклады. Доверия же тем, кто служил при Белецком, я оказывать не мог. Но ген. Глобачев, кажется, заслуживал доверия. Глобачев выражал сожаление, что я от него конспирировал… При Белецком, каждый из агентов посылал свое показание, — посылал в свое охранное отделение. И, кроме того, являлся с докладом Комиссаров к Белецкому и, повидимому, и начальник охранного отделения являлся к Белецкому. Большого труда стоило узнавать от них, что там делается. Но потом удавалось от разных лиц, в особенности от комиссаровских агентов, и кое-что и от него самого, а именно то, что там было огромное количество людей, вечная толкучка, вечный праздник… И потом, из тех листков, которые мне удалось получить, я имел возможность установить, что там велся дневник ежедневно, каждый час, каждую минуту о том, что делал Распутин (кроме того времени, когда его упускали из виду, когда его Мануйлов на автомобиле куда-то увозил или же он сам исчезал)… Записывалась каждая минута: «Пришла Шаховская», «поехал с Муней Головиной к Добровольскому», «вернулся», «поехал куда-то»… — все эти вопросы целиком освещались…
