Комиссаров. — Протопопов и охранники. Когда начались беспорядки, Глобачев официально орал, что нужно начинать с меня, первого убрать меня.
Председатель. — Что же вы превратились в их глазах в революционера?
Комиссаров. — В революционера.
Председатель. — Кому же говорил это Глобачев?
Комиссаров. — У себя в охранке. И Протопопов говорил, а я за это время положительно видел только Белецкого. Больше никого не видел.
Председатель. — По какому поводу видели вы Белецкого?
Комиссаров. — Белецкого я почти-что каждый день видел. Больше делать было нечего.
Председатель. — У меня вопросов больше нет. Комиссия обсудит ваши объяснения и сделает соответствующие выводы.
Комиссаров. — Скажите, пожалуйста, меня интересует одно: откуда эти разговоры о диктатуре?
Председатель. — Имеется одно свидетельское показание.
Комиссаров. — О том, что 14-го января…
Председатель. — О том, что вы сказали, что 14-го февраля вас назначат диктатором.
Комиссаров. — Это Протопопов сказал?
Председатель. — Я бы вас очень просил… Мы записываем ваши показания, но, если вы хотите сами что-нибудь написать, то войдите с подробным объяснением в Комиссию.
Комиссаров.—Верите ли — не могу! Доктор Манухин вам подтвердит, что я писать не могу. Я был парализован. Я бы с удовольствием написал, а все то, что я говорю о моей пенсии, — не пройдет полгода, как будет издано.
Председатель. — Что будет издано?
Комиссаров. — Мои заметки. Вне всякого сомнения, я издам их вместе с Владимиром Львовичем.
Председатель. — Может быть, они уже написаны. Нам было бы интересно ознакомиться с ними.
Комиссаров. — Сейчас их нет у меня. Прочтете.
Председатель. — Нам бы хотелось.
Комиссаров. — Вы знаете, что я скажу: редко, кто перенес столько! Ведь вы понимаете, что значит травля в то время, когда детям лет 13—14. Скажите, пожалуйста, вы Столыпина, П. А., знали?
Председатель. — Нет.
Комиссаров. — Но слыхали. Так вот, когда Столыпин поехал по Сибири и по России, помните вы это? Я был к Перми. Столыпин вызвал меня заведывать всей своей охраной.
Председатель. — Т.-е. охраной его самого?
Комиссаров. — А скажите, пожалуйста, почему? Столыпин
