общественным доверием, говорили, что эта мера может быть успокоит народ; указывали на потерянное время. Требование депутатов было признано неприемлемым. Кн. Н. Д. Голицын предложил прервать занятия Государственной Думы, его предложение было принято всеми голосами против Н. Н. Покровского и А. А. Риттиха, находившихся невозможным прервать занятия Государственной Думы в переживаемое время. Перерыв решено было сделать с 26 февраля. Срок возобновлений занятий Думы не голосовался, его поставил кн. Н. Д. Голицын, переговорив лишь с двумя или тремя министрами. Я его не помню, бланк указа, подписанный царем, хранился у кн. Н. Д. Голицына, он вписал нужный ему текст и передал указ Н. А. Добровольскому, который мне сказал, что он также обойдет формальности распубликования указа через сенат, как это делалось раньше. Все присутствующие на собрании были взволнованы; оно уже не имело сходства с бывшими заседаниями совета министров. От кн. Н. Д. Голицына я поехал к А. Т. Васильеву. Он собирался ночевать у знакомых, так как дома опасался быть захваченным революционерами; считал положение безнадежным. Когда я вернулся домой, полковник Балашов мне сообщил, что на Путиловском заводе имеются бронированные автомобили, которые легко могут быть взяты революционерами. Считая его опасения справедливыми, я телеграфировал[*] ген. С. С. Хабалову и советовал немедленно разобрать у автомобилей двигатели. Он ответил, что сделает нужное распоряжение. Кажется 25-го февраля был убит полковник Шалфеев. 26-го февраля утром А. П. Балк мне телефонировал, что много войсковых частей перешло на сторону революционеров; они уже завладели Финляндским вокзалом; защищаемый отрядом жандармов Николаевский вокзал еще держался. От дежурных секретарей, офицеров для поручений и курьеров, я все время узнавал тревожные новости; революционеры взяли арсенал, разобрали оружие и патроны, овладели Петропавловскою крепостью, выпустили из «Крестов» арестованных и осужденных за политические преступления; горело здание судебных установлений. Революция брала верх над защитниками старого строя, правительство становилось бессильным. Я допускал возможность разгрома дома министра внутренних дел; хотел сохранить себе, на память, некоторые письма и бумаги, торопился итти к кн. Н. Д. Голицыну; разбираться времени не имел; почти наугад — я положил в папку свои доклады царю по департаменту полиции, письма и депеши ему и царице, письма от Вырубовой и Воейкова, фотографические снимки полиции, разыскивающей труп Распутина, а также несколько других бумаг, попавшихся мне на глаза. Я думал вернуться и разобрать их; пока же отдал поберечь папку своему камердинеру Павлу Савельеву. Пакет с 50.000, которые я занял у графа В. С. Татищева, я запер в несгораемом шкафу,
