зана подсудность рассмотрения этих дел. Кн. Щербатов довел до сведения также и председателя совета И. Л. Горемыкина. Об этом проникли слухи и в думские круги. В таком виде эта переписка поступила в наследие А. Н. Хвостову. Дело должно было слушаться в волостном суде по жалобе потерпевшего, примирения с которым, как ответил на мой запрос губернатор, которому я шифрованно телеграфировал, не состоялось.
Такое положение дела очень нервировало А. А. Вырубову и сильно беспокоило Распутина, который объяснил это дело мне и А. Н. Хвостову в несколько других тонах. Распутин нам указывал на то, что он не находился в сильном опьянении, к женщинам и пассажирам не приставал, а они его вызывали на скандал, что капитан парохода держал их сторону по принципиальным соображениям, в силу своего освободительного направления, узнав, что он — Распутин; что лакей, исключительно под влиянием капитана, занес свою жалобу на него в протокол, который полиция не хотела составлять, но что на этом настоял капитан и что вообще пьяного озорства не было, так как, угощая идущую на войну партию новобранцев, он, Распутин, действовал по побуждению чисто патриотического чувства, причем в разговорах с ними подчеркивал отношение государя и государыни к войне в самых высоких патриотических тонах, а на лакея обиделся за то, что тот не пустил новобранцев, едущих проливать свою кровь, в рубку 2-го класса, куда он сам прошел, так как там была публика проще. В таком виде эту историю Распутин осветил наверху и в глазах А. А. Вырубовой. Но по всему было видно, что дело обстояло не так, как он говорил, ибо разглашения этого дела он боялся. То же мне подтвердил и игумен Мартемиан,[*] которого я опрашивал по приезде, когда он впоследствии зашел ко мне на квартиру.
Из слов Мартемиана[*] видно было, что Распутин был сильно пьян и к публике приставал и, что когда никто не захотел с ним пить, то он пошел к новобранцам, и, угощая их, сам с ними пил; что Мартемиану очень стыдно было выходить с Распутиным с парохода под град насмешек публики и пароходной, и береговой, и что просьбы его, Мартемиана, к капитану не высаживать их и не составлять протокола на капитана парохода не воздействовали.
Из всего этого мы, т.-е. Хвостов и я, понимали ясно неизбежность скандала при слушании дела и необходимость как-нибудь уладить его или хотя бы отдалить на время, чтобы это не совпало с занятиями Государственной Думы, так как в противном случае это вызвало бы, под влиянием Распутина, неудовольствие не только А. А. Вырубовой, которой это дело было по многим причинам неприятно, но и высоких сфер, как потому, что оно было связано с именем Распутина, так и по причинам, которые я высказал выше по делу епископа Варнавы. Мне же лично, кроме высказанных выше соображений, было жалко и А. А. Станкевича, на уходе кото-
