не могли, докладывая ему, без омерзения вспомнить виденные ими сцены в этот вечер. Только что описанный мною случай с мужьями запугал Распутина, и он несколько времени после этого как бы затих, был послушен, избегал выездов, боязливо прислушивался к звонкам и был благодарен нам за уважение этой истории, обещая больше у себя на квартире замужних женщин на ночь не оставлять, и просил об этом никому, даже А. А. Вырубовой, не говорить, что мы и исполнили. Но затем, в скорости убедившись, что эта история заглохла, Распутин начал снова вести свой прежний образ жизни, но только был сравнительно осторожен в своих отношениях к замужним женщинам.
Что касается наших свиданий с Распутиным, то они, после устройства нами особой квартиры, о которой я показывал, происходили регулярно, по мере необходимости нашего личного с ним разговора или когда Комиссаров, видя какой-либо знак колебаний Распутина в отношении к нам или его неудовольствие на нас за неисполнение какой-либо интересующей Распутина просьбы его, убеждал нас в необходимости личных переговоров наших с Распутиным. В таких случаях заготовлялись закуски и обед из любимых Распутиным блюд и вин; мы приезжали немного ранее назначенного часа на квартиру, куда Комиссаров на своем автомобиле затем привозил Распутина, и за обедом и поданным после этого чаем, так как Распутин кофе не пил, шел разговор с Распутиным по поводу всего того, в чем мы находили нужной соответствующую поддержку Распутина. В свою очередь, Распутин передавал нам содержание своих бесед с высочайшими особами и с А. А. Вырубовой и всякий раз обращался с какой-либо просьбой или прошением, его особо интересующим, причем всегда старался подчеркнуть свою незаинтересованность в этом деле, а лишь одну бескорыстность доброго его желания оказать поддержку просителю.
При этом иногда выходила небольшая неловкость, так как Распутин, плохо разбираясь в прошениях, передавал нам не то прошение, которое ему было нужно, и когда А. Н. Хвостов или я, ознакомившись с содержанием переданной им памятной записки или прошения, указывали ему, что здесь речь идет о получении какой-либо концессии или наряда, не относящихся к сфере нашего ведения, то Распутин вынимал из кармана другое прошение. При нем всегда было несколько таких прошений, которые он и передавал лично тем или другим ему нужным должностным лицам, своим хорошим знакомым. На первых лично нами устраиваемых обедах Распутин, пока не освоился с нами, старался не выходить из рамок сдержанности в употреблении вина и деловых разговоров и вначале даже пытался вести с нами разговоры в духе своих размышлений; но затем Комиссаров, установивший с ним сразу дружеский разговор на «ты», — мы говорили Распутину «вы», а он вначале «вы», а затем, ближе познакомившись, говорил «ты», как и всем тем
