особенно резко преступного там не было, он просто производил на меня впечатление Хлестакова, любившего помпу, любившего окружать себя каким-то восточным престижем.
Председатель. — То, что вы изволили изложить, имеет на языке закона определенное название: представление в оправдание расходов частных телеграмм и выписка из казначейства сумм за мнимые поездки называются служебными подлогами и расхищениями казенных денег.
Хвостов. — Я руководился соображением, что иначе кутаисский суд не был бы скоро приведен в благополучное состояние, а здесь дело кончалось сразу.
Председатель. — Почему же? Ведь человек, которому грозят арестантские отделения, должен был быть отставлен от должности?
Хвостов. — Тогда эта должность не будет никем занята. А для меня было самым важным возможно скорее убрать его, тем более, что говорили, что он брат лейб-хирурга, что это дело совершенно пропавшее, и я рад был, когда смог добиться хоть такого результата. Если бы я был прокурор, для меня, быть может, была бы важнее другая сторона, в качестве же министра юстиции для меня важнее правильное положение суда.
Председатель. — Но вы были также и генерал-прокурором — это с одной стороны, а с другой стороны, правильное течение суда и правосудие, несомненно, требуют равенства и для писца полицейского участка и для председателя суда.
Хвостов. — Это непременно так. Если вы поставите вопрос о моей виновности, я скажу, что виновен, но так мне было легче достигнуть цели, к которой я стремился.
Председатель. — Скажите, не выдвигали ли вы в ваше министерство вопрос о помиловании, по двум или даже трем делам, лиц, которые были осуждены, и вы считали, что они были осуждены не вполне правильно? Я имею в виду дело Мищука, дело Бурцева и дело с.-д. фракции 2-й Государственной Думы?
Хвостов. — Все эти дела я помню. Дело Бурцева и 5 депутатов было выдвинуто в совете министров и в виду различных политических соображений, по мнению некоторых членов совета министров, необходимо было испросить помилование.
Председатель. — Кто из состава совета министров выдвигал этот вопрос, не вы?
Хвостов. — Нет, не я. Может быть Кривошеин. Я даже не мог выдвигать, потому что дела не знал.
Председатель. — Чем же было решено?
Хвостов. — Бурцев возвратился добровольно и за последние свои преступные деяния подвергся суду и был осужден. Тогда я испросил высочайшее соизволение на то, чтобы заменить ему присужденное судом наказание, кажется, пятилетним надзором
