зации корпуса жандармов. Затем, первое, на что я обратил внимание и что, к счастью, скоро удалось сделать, относится к агентуре в войсках. Я считал, что иметь в войсках секретных сотрудников из самих солдат — это такой разврат и развал всей армии, что дальше терпеть этого нельзя. Встретил я в этом направлении большой отпор, так как многие из военных лиц с этим не соглашались, — находили, что только при такой агентуре и можно еще следить, чтобы в войска не проникла пропаганда. Я же доказывал, что эти агенты в войсках, которыми состоят сами солдаты, — какой-нибудь солдат, которому жандармский офицер платит три рубля за то, что он принес сведения, — недопустимы. Фактических данных у меня не было, я судил по рассказам. В Туркестане, например, было восстание в одном из саперных батальонов; говорили, будто это восстание произошло вследствие того, что сотрудник из солдат не давал сведений, что тогда ему передали прокламации и приказали распространить их, а затем посмотреть, у кого они найдутся. Все это я находил развратом, а потому принялся за уничтожение этого — с такою решительностью, что если бы не удалось, я бы ушел. Встретил я большое сочувствие в этом отношении у тогдашнего главнокомандующего великого князя Николая Николаевича. Я поехал к нему в надежде найти опору в этом деле и объяснил ему мою точку зрения. Он со мною вполне согласился и выразился так, что благословляет меня на это дело. После этого я с легкою душой мог это делать, потому что раз я имел такую крупную заручку, мне это было гораздо легче. Со стороны министра Н. А. Маклакова я тоже встретил, в этом отношении, полное сочувствие. Он сразу пошел мне навстречу и никакого противодействия с его стороны я не встретил. Противодействие я имел, главным образом, со стороны директора департамента Белецкого, который считал, что без этого все у нас пропадет. А я считал, что дело от этого может только выиграть.
Председатель. — Белецкий был против этого, а другие — Виссарионов, например?
Джунковский. — Я думаю, он тоже был против, — не могу сказать утвердительно, но департамент полиции, в полицейской его части, вообще был против. Вследствие этого я и стремился избавиться от них. И вот вначале избавился от Виссарионова, а потом от Белецкого, — потому что я встретил в них противодействие, а если и не встречал противодействия, то чувствовал, что говорят мне одно, а делают другое. Очень неприятное чувство было, поэтому я иначе не мог.
Председатель. — Значит, и Белецкий и Виссарионов должны были уйти по вашему настоянию?
Джунковский. — Безусловно. Виссарионова я сам, лично вызывал и сказал ему все, Белецкому же сказал министр внутренних дел Маклаков, по моей просьбе, в мое отсутствие.
