Лодыженский. — Весьма возможно. Я должен сказать, что со Штюрмером я не был в близких отношениях и мог делать заключения только из совокупности виденного. Думаю, что и эти первые два мотива имели значение. Очевидно, сам Штюрмер, и правительство, и Гурлянд, который сделался правой рукой Штюрмера, не могли дать себе отчета, во что выльется сессия Думы. Перед этим был острый конфликт между Думой и правительством в лице статс-секретаря Горемыкина; Гурлянд, который являлся советником Штюрмера, всячески старался уладить, представить нечто в противовес такому нежелательному и неугодному для Думы лицу, каким являлся Горемыкин. Вот из каких мотивов все-таки была сделана уступка по отношению к Думе. Горемыкин стоял чрезвычайно твердо на самой непримиримой позиции: во время войны невозможна законодательная работа, и при нем Дума созывалась только на самый короткий срок, только для принятия росписи. Здесь же, наоборот, когда в прессе, в думских кругах возникли слухи о деловой сессии, о деловой работе, о том, что жизнь не ждет, что в видах дальнейших успехов, сессия необходима, — тут и появилась правительственная декларация Штюрмера с целым ворохом законопроектов, которые тогда в министерстве внутренних дел и готовы не были, но обещания были даны. Вступит Дума на этот путь законодательной творческой работы или не вступит, — этого никто не знал.
Председатель. — Значит объявлялось некоторого рода примирение с Думой, объявлялась наличность вороха законопроектов, которых в действительности не было, и, вместе с тем, был испрошен, «на всякий случай», указ о роспуске?
Лодыженский. — Да.
Председатель. — Позвольте на минуту отвести вас в сторону, потом мы вернемся к основной линии нашей беседы. Вы упомянули, что Гурлянд был правой рукой Штюрмера?
Лодыженский. — Да, он являлся его советником, и, насколько я слышал, Гурлянд играл такую же роль при Штюрмере, как при П. А. Столыпине, в его сношениях с Думой. Это было приблизительно в августе. Я лично продолжаю думать, что Гурлянд имел хорошее влияние на Штюрмера: он был знающий человек, и между председателем совета министров и Государственною Думою устанавливал политику примирительную.
Председатель. — Кто же заменил его в этом влиянии на Штюрмера после августа?
Лодыженский. — Я этого совершенно не мог подметить; те лица, которые остались подле Штюрмера, были слишком мелки по сравнению с Гурляндом.
Председатель. — Вы припоминаете, что тогда же были испрошены бланки и на роспуск Государственной Думы, а не только на перерыв ее занятий?
